Евгений Петров - Золотой Теленок (полная версия)

Если верить мемуарным свидетельствам, будущие соавторы познакомились в 1923 году. Оба жили тогда в Москве, печатались под псевдонимами. Двадцатишестилетний одесский поэт и журналист Илья Арнольдович Файнзильберг взял псевдоним Ильф еще до переезда в столицу, а двадцатилетний Евгений Петрович Катаев, бывший сотрудник одесского уголовного розыска, свой псевдоним – Петров – выбрал, вероятно, уже сменив профессию. Трудно сказать, зачем псевдоним понадобился Файнзильбергу, этого никто не объяснял, но у Катаева причина была всем понятная: старший брат, Валентин, ровесник Ильфа, уже добился литературной известности.

Именно Катаев-старший предложил Ильфу и Петрову сюжет сатирического романа летом 1927 года, когда все трое были сотрудниками «Гудка». Согласно катаевскому плану, ­работать предстояло втроем: Ильф и Петров начерно пишут роман, Катаев правит готовые главы «рукой мастера», на титульный лист выносятся три фамилии. Дальше – дело за Катаевым. Его считают маститым, все им написанное идет нарас­хват. Предложение – «открыть мастерскую советского романа» – было принято. И хотя Катаев вскоре отказался от своей идеи, два соавтора по-прежнему писали «Двенадцать стульев» денно и нощно.

И вот роман завершен, сдан в редакцию, опубликован, пришло читательское признание. Зато критики проявили необычайную тупость, почти год игнорируя «Двенадцать стульев». Наконец летом 1929 года спохватились и критики. Ильф и Петров к тому времени уже собрались писать второй роман, однако тут работа не заладилась. Они то оставляли замысел, то возвращались к нему и, лишь побывав на «стройках социализма», получили нужный «жизненный опыт», дописали роман и опубликовали в журнале. А критики на сей раз были довольно благосклонны.

Вот такая сказка о трудолюбивой Золушке, сумевшей воспользоваться шансом и достойно награжденной. А ведь в итоге получилось то, что получилось: два советских антисовет­ских романа. Бдительный Агитпроп в 1948 году был, что ни говори, прав. Но и в 1920-е, и в 1930-е годы авторы избежали репрессий, они числились вполне благополучными писателями; на исходе 1940-х годов скандал замяли, со второй половины 1950-х романы ежегодно издавались массовыми тиражами. Следовательно, были причины. Политические причины. О которых мемуаристы не сообщили.

Нет нужды доказывать, что у советских мемуаристов, современников Ильфа и Петрова, хватало резонов о чем-то умалчивать. Аналогично и у советских исследователей. Такова уж была отечественная специфика. Потому рассмотрим историю создания и восприятия романов Ильфа и Петрова именно в политическом контексте эпохи.

Начнем с начала дилогии – с истории создания и публикации «Двенадцати стульев».

Вымысел в этой истории, многократно пересказанной мемуаристами и литературоведами, трудно отделить от фактов, реальность – от мистификации. Но зато известен основной источник, интерпретируемый и мемуаристами, и литературоведами, – воспоминания Евгения Петрова. Впервые фрагмент этих мемуаров был опубликован в 1939 году под заголовком «Из воспоминаний об Ильфе» – как предисловие к изданию «Записных книжек» Ильфа. 18 апреля 1942 года еженедельник «Литература и искусство» напечатал под тем же заголовком еще один фрагмент, подготовленный в связи с пятилетней годовщиной смерти Ильфа. А в 1967 году ежемесячник «Журналист» опубликовал в шестом номере планы и черновики книги «Мой друг Ильф». Так что обратимся к воспоминаниям Петрова.

Первое, что замечает непредубежденный читатель, – они изобилуют явными противоречиями, начиная даже со знакомства будущих соавторов. Это симптоматично.

«Мы оба родились и выросли в Одессе, а познакомились в Москве», – сообщает Петров. По его словам, это случилось в 1923 году, но когда именно – Петров забыл: «Я не могу вспомнить, как и где мы познакомились с Ильфом. Самый момент знакомства совершенно исчез из моей памяти».

Значит, далеко не старый писатель, опытнейший журналист вдруг забыл, когда и где познакомился с лучшим другом и соавтором. Очень странно. Тем более странно, что, по отзывам современников, во всех остальных случаях память у Петрова была великолепная. Странно также, что Ильф и Петров познакомились лишь в Москве: они же земляки, причем Ильф еще с Одессы – друг или, по крайней мере, близкий приятель Валентина Катаева. С Петровым были знакомы все тогдашние друзья старшего брата. Например, Ю.К.Олеша и Л.И.Славин, вместе с Ильфом и Катаевым входившие в одесский «Коллектив поэтов». Петров даже бывал на их поэтических вечерах. Мало того, с 1920 года Катаев-старший, Ильф, Олеша и Славин работали в ОДУКРОСТА – Одесском отделении Украин­ского Российского телеграфного агентства, где несколько месяцев был разъездным корреспондентом не кто иной как младший брат – Петров. Он поступил в угрозыск лишь летом 1921 года. Выходит, что Петров, будучи знаком с друзьями и коллегами брата, своими, наконец, коллегами по ОДУКРОСТА, ухитрился не познакомиться именно с Ильфом. Поверить в это трудно.

Возьмем теперь другой эпизод – завершение работы над «Двенадцатью стульями»

«И вот в январе месяце 28 года наступила минута, о которой мы мечтали, – сообщает Петров. – Перед нами лежала такая толстая рукопись, что считать печатные знаки пришлось часа два. Но как приятна была эта работа!» Роман действительно получился объемный – в трех частях, каждая примерно по семь авторских листов, а в каждом листе, соответственно, сорок тысяч знаков. Второго экземпляра, по словам Петрова, не было, соавторы боялись потерять рукопись, почему Ильф, то ли в шутку, то ли всерьез, «взял листок бумаги и написал на нем: „Нашедшего просят вернуть по такому-то адресу“. И аккуратно наклеил листок на внутреннюю сторону обложки». После чего соавторы покинули редакцию «Гудка». «Шел снег, чинно сидя в санках, мы везли рукопись домой, – вспоминает Петров. – Но не было ощущения свободы и легкости. Мы не чувствовали освобождения. Напротив. Мы испытывали чувство беспокойства и тревоги. Напечатают ли наш роман?»

Опять странная история. Получается, что в январе 1928 года соавторы, завершив работу над единственным экземпляром рукописи, еще не знали, примут ли роман в журнале, однако в январе же началась публикация. Такое невозможно. Рукопись не готовится к печати сама собою. Цикл редакционной подготовки довольно трудоемок и продолжителен. В журнале, прежде чем главный редактор примет решение, хоть кому-нибудь следует ознакомиться с новым романом, потратить на это время. И не один день. А еще надо пройти цензурные инстанции, где роман обычно читают. Здесь опять не то что дня – недели мало. Кроме того, цензорам полагалось представлять не рукопись как таковую, а машинописный экземпляр, чтоб удобнее было читать и вносить правку. Потом, если принято окончательное решение, перепечатанную рукопись должен читать журнальный редактор, который обычно тоже вносит правку. Свою правку редактор согласовывает с автором, после чего редакционная машинистка перепечатывает правленный экземпляр заново. Далее рукопись читает корректор. В обычном темпе это все и за неделю не успеть. Наконец, есть ведь и журнальный план: содержание каждого номера, объем каждого раздела, макет номера в целом планируются не менее чем за месяц-полтора – тогдашний журнальный цикл. Коррективы, конечно, неизбежны, бывают срочные материалы, но и тут не вставишь этак запросто несколько романных глав с иллюстрациями. Кстати, и художнику нужно время, чтобы прочитать роман и подготовить иллюстрации, причем речь опять-таки не о днях – о неделях. А еще типографские работы: набор, сверка, верстка, опять сверка и т.п. Неделей и тут не обойтись, такова уж была тогдашняя технология.