Алексей Чупров - Тройная медь

И оттого мгновения прошлого набегали на нынешнюю минуту, и им — и Черткову, и Ивлеву, и Ирине — каждому по-своему казалось, они чувствуют то же, что чувствовали когда-то. И страшновато, словно от колдовства: того времени, того пространства, в котором ты жил, давно нет в помине, а оно все еще в тебе, как бабочка в коконе, и подстерегает ощущение, что вот-вот оно выпорхнет, обратится в реальность… И в дальней комнате заплачет больная маленькая девочка, а один из них встанет и виновато улыбнется: «Мне пора. Через четыре часа — самолет. Через неделю, бог даст, буду на хребте Черского на маршруте. Вы уж не болейте здесь». «Когда назад?» — спросит другой. «Как сезон сложится. Месяцев через семь». И молодая женщина скажет озабоченно: «Сева, посмотри Алену, что она там заходится. А я Толю провожу немного». «Хорошо, — ответит Сева. — Заодно зайди в аптеку и возьми сульфадимезин и горчичники…»

— Ситуация, конечно, так себе, — сказал Чертков.

— Да что стенать, делать что-то надо! — воскликнула Ирина Сергеевна. — Ясно, как день: ему нужна квартира. Он, видимо, Алену давно уже охмуряет и твердо идет к намеченной цели. Соленов прав: мы имеем дело с героем вполне современным, и разговаривать с ним надо твердо.

— А что Соленов? — насторожился Анатолий Сергеевич. — Он тут с какого боку припека?

— Можешь не волноваться, Соленов не в моем стиле, — сказала Ирина Сергеевна. — У него слабо развито чувство такта и места. Это коробит.

— А какой твой стиль? — усмехнулся Чертков. — Ампир? Или ранняя готика?

— Готика за границей осточертела. В косую полоску — мой стиль…

«О чем они? — горестно подумал Всеволод Александрович. — Им, кажется, до Алены дела нет. Выясняют отношения… И неудивительно, Ирина отвыкла от нее и не хочет взваливать на себя такую ответственность. А ему все это вообще до фонаря; у него на уме одни катаклизмы морского дна… Зря я приехал! На Соленова нарвался…»

— Когда тебе, Ивлев, говорили, просили тебя: давай Алена переедет к нам, — ты встал на дыбы. А у вас от одного ворчания Елены Константиновны к любому Федору с радостью сбежишь.

— При чем здесь Елена Константиновна? — вступился за тетку Всеволод Александрович.

— Ах, не знаю, кто и что при чем, знаю, если не вмешаться решительно, для Алены это плохо кончится.

— А мне кажется, мы не должны вмешиваться, — сказал Анатолий Сергеевич. — Не мудрено голову срубить, мудрено приставить.

— Ты еще со своими пословицами! — упрекнула Ирина Сергеевна. — Нашел время. — Она встала и заходила по кухне. — Ну, даже если это любовь, — сложила она ладони у груди и тут же отбросила их в стороны. — Даже если так! В юности как раз, в браке по любви идеал разрушается действительностью самым беспощадным образом. Одно различие в воспитании будет угнетать их постоянно… Эта необходимость считаться друг с другом… Эта вынужденная взаимная уступчивость… И среда! У них же среда совершенно различна! Откуда им мудрости взять на все это?.. Ах, да что говорить! Возможно, я и никудышная мать, пусть так. Но ты, Ивлев, как хороший отец, должен пойти к Федору и объясниться. И, если у него хоть какие-то зачатки совести есть, сказать, что порядочные люди так не поступают… — Она остановилась рядом со Всеволодом Александровичем и скептически его оглядела. — Но тебе необходимо как следует экипироваться.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Всеволод Александрович.

— Кожаный пиджак купи, что ли…

— Кожаный пиджак?

— Хотя бы. Чтобы у тебя был вид писателя…

«Вид писателя… — повторил про себя Всеволод Александрович и внезапно, чуть не до слез обижаясь на нее, подумал: — Конечно, она, как и Соленов, считает, что у меня все только „мило и занимательно“, а раз так, то хотя бы — вид…»

— Ты как ребенок, — словно почувствовав его обиду, мягко сказала она. — Неужели ты не понимаешь, что мода — это не что-то такое надуманное. Мода дает защиту внутреннему миру человека, делает его более свободным… — Она подошла к нему вплотную и положила ладони на плечи, отчего он невольно ссутулился. — В общем, ты должен перебороть себя, пойти к нему и любыми средствами доказать нашу правоту…

— Прав часто не тот, кто доказывает, а тот, кому доказывают, — вздохнул Ивлев и допил из чашечки остывший кофе.

— Может быть, вопреки всем нашим сетованиям у них все-таки сложится нормальная жизнь, — осторожно заметил Чертков.

— Пусть будет, как будет, — неловко высвобождая плечи из-под ладоней Ирины и вставая, сказал Ивлев. — Я из Москвы уеду. Надо работать, а то правда: «мило да занимательно»… В себя верить перестаешь. В их же отношениях ничего не изменить, я это чувствую.

— Что за дикие идеи? Куда уедешь?! — изумилась Ирина Сергеевна.

— Куда-нибудь подальше. Хоть на тот же хребет Черского! — вырвалось у него напоминание об их общем прошлом.

И, высказанное, оно сразу покинуло их, оставив в душе пустоту и особую горечь ушедшей молодости.

Они замолчали.

— Несерьезно это, — наконец сказала Ирина Сергеевна. — Неужели ты воображаешь, что, уехав даже очень далеко, сможешь спокойно работать, когда Алена здесь…

— Там хоть как-то, а дома невозможно будет, — перебил Всеволод Александрович сердито. — И потом — здесь ты.

— У нас с ней контакт не налаживается, — вздохнула Ирина Сергеевна.

— А что ты сейчас пишешь? — неожиданно спросил Анатолий Сергеевич.

— Пытаюсь наше военное детство осмыслить. Людям предстоят, может быть, бог знает какие испытания. А мы, целое поколение, прошли через что-то подобное в самом нежном для души возрасте. И людьми остались. Как? Почему? Что помогло? Вот об этом…

— Если тебе интересно, я весь день двадцать второго июня сорок первого года проплакал. Мать взялась меня с утра стричь. Ножницы были тупые, и так она намучилась, пока полголовы мне остригла, так я наревелся, что она повела меня на станцию в парикмахерскую. По дороге навстречу нам женщина бежит и кричит, как сумасшедшая: «Война! Война!» Повернули мы с матерью назад, и дома она меня теми же ножницами достригла. Так что прорыдал я в тот день до ночи… Возможно, предчувствовал, что мать погибнет при первой же бомбежке…

— Погодите вы с лирикой! — поморщилась Ирина Сергеевна. — Я думаю, Сева, тебе особо далеко от Москвы отлучаться не надо, и предлагаю: поезжай к нам на дачу. Мы в это лето туда не выберемся, разве что на выходной. Живи там, твори на здоровье… И нам, честно говоря, спокойнее, а то у подростков в дачных местностях теперь развлечение: забираются в пустующие дачи и устраивают красивую жизнь с портвейном и сигаретами…

— Красиво жить не запретишь, — сказал Анатолий Сергеевич.

— У Левашовых это пожаром кончилось… Но главное, Алене надо будет помочь, ты рядом. И к тебе она всегда приехать сможет, ей без тебя еще станет ой как одиноко… Что же касается этого парня, беру его на себя. Сама с ним поговорю…