Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом

Гылэ прошел уже около двух километров, когда сзади показался все приближающийся свет. Он взглянул на часы. Было без четверти десять. Гылэ посторонился: захватывая одним колесом обочину шоссе, мимо пронеслась легковая автомашина, оставив за собой большой столб пыли. Гылэ начал проклинать шофера паршивого тарантаса, который, наверное, как и извозчик, нарочно обдал его пылью догадавшись, что он румын. Он не мог, разумеется, знать, что за рулем машины сидел легионер Попа, а рядом с ним связной из центра, групповод Лулу Митреску. Когда машина подкатила к столбу третьего километра, Попа с портфелем в руке вышел из машины. Лулу пересел за руль и отъехав в сторону, выключил мотор и погасил фары…

Гылэ постоял немного и, когда глаза снова привыкли к темноте, пошел дальше. Вдруг его осенила мысль: прежде чем возвратить макинтош Думитреску, он отдаст его в чистку… А потом когда-нибудь этот макинтош будет выставлен в музее, и тогда он расскажет о казусе, происшедшем в Тигине осенью тысяча девятьсот тридцать девятого года. Это немного успокоило Гылэ; он шел, прислушиваясь, как в зарослях посвистывал сверчок. Гылэ вспомнил тот осенний вечер, когда познакомился со своей будущей женой. Тогда тоже мерцали звезды, дул легкий ветерок, где-то рядом свистели сверчки, а они сидели на скамейке вблизи студенческого общежития… Из окна соседнего дома беспрерывно доносилась модная тогда в Бухаресте песенка: «Хочу, чтобы ты мне призналась, моя прелестная Зараза, кто еще любил тебя?!» В тот вечер Гылэ спросил свою будущую жену:

— Ты сможешь меня полюбить?

Она задумчиво ответила:

— Не знаю.

Гылэ удивился:

— Не таков должен быть твой герой?

Она молчала.

— Может быть, есть другой?

— Не первое, и не второе. А просто так… То есть не совсем просто…

— Именно? — перебил Гылэ.

— Ты легионер, а мой брат — сидит в тюрьме, он коммунист. …Правда, отец от него отказался, но мама переживает… А я ее люблю…

Гылэ рассмеялся и сказал, что его увлечение — пустяковое. Спустя месяц под звуки «прелестной Заразы» они поклялись быть вместе и вскоре поженились. Жили мирно, спокойно, и первое, что купили, — был патефон и пластинка «Хочу, чтобы ты мне призналась, моя прелестная Зараза», без которой у молодоженов не проходило ни одно торжество. Теперь, шагая по шоссе, Гылэ отдался воспоминаниям.

Впереди, в нескольких шагах, Гылэ заметил нужный столб. Он насторожился, достал из заднего кармана брюк никелированный «Штейер», с которым редко расставался, и переложил его в карман пиджака. Подойдя к столбу, он осмотрелся, затем круто свернул влево и стал спускаться с насыпи куда-то в гущу деревьев. Однако не успел он сделать и десяти шагов по склону, как услышал будто кто-то кашлянул. Гылэ остановился и присел, держа наготове заряженный «Штейер». В лощине клубился туман, реки не было видно, хотя плеск ее слышался отчетливо. Кто-то тихо сказал по-румынски:

— В такое позднее время не сворачивают с дороги!

Гылэ почувствовал, как его всего затрясло, но тут же сообразил, что это и есть условные слова пароля.

— У кого есть необходимость, тот всегда сворачивает, — пробормотал он.

Через несколько мгновений к нему приблизилась худощавая фигура. Гылэ не двигался с места и не снимал палец с курка. Незнакомец подошел почти вплотную.

— Вы от «капитана»?

— Нет. «Капитан» пал…

— Мы слыхали, но не верили… Значит, правда?

— Да, «капитан» пал, — снова повторил Гылэ, начиная успокаиваться, так как все шло согласно инструкции Думитреску. Гылэ хотелось рассмотреть лицо незнакомца, он ведь прибыл оттуда, от большевиков! Но тот протянул портфель:

— Здесь все материалы… Передайте их «апостолам Петру и Павлу»…

Гылэ удивился, как четко все продумано! Он взял портфель левой рукой, а правую все еще держал в кармане на «Штейере». Незнакомец сказал:

— И это тоже…

Гылэ хотел рассмотреть, что именно ему дают, и протянул правую руку, но вдруг перед глазами блеснула молния!.. Гылэ показалось, что это тот самый багровый солнечный закат, который он видел вечером на перроне вокзала. Что-то обожгло, оглушило, потом снова перед глазами возникло огненное зарево… Гылэ сделал несколько шагов вперед и уронил макинтош. Захлебываясь кровью, он прохрипел:

— Бандиты! Что вы делаете? Ах!.. Я жить хочу… Жить! Слышите бандиты, коммунисты! У меня жена… Жена! Мы так ждали ребе… ребе… Ах!..

Попа спрятался за ствол дерева, когда услышал, что кто-то спрыгнул с насыпи. Но он тут же узнал голос Митреску, крикнувшего:

— Посторонись! Не так, я сам его, — и, подойдя вплотную к Гылэ, Лулу схватил его за ворот пиджака.

Тот, видимо, узнал своего бывшего групповода, но успел только простонать:

— А-а-а-а!..

Очки упали наземь… Следом рухнул и сам Гылэ.

Попа бросился к нему и стал всовывать ему в карман какой-то сверток. Затем оба быстро поднялись по откосу. Где-то на берегу взвилась в воздух ракета, потом вторая… Над лощиной разнеслось карканье потревоженных выстрелами ворон, застонали дикие гуси. А когда Лулу и Попа садились в машину, с берега реки послышались испуганные голоса перекликавшихся румынских пограничников:

— «Пост номер один хорошо!… Пост номер два еще лучше!.. Пост номер три отлично-о!..»

Пока на границе поднимали тревогу, проверяли посты, усиливали патрули, старый «Фиат», оставляя за собой клубы черной пыли, уносил в глубь страны исполнителей «особого приказа», который теперь должен был помочь «грандиозному разоблачению» некоторых «тайных организаций»… Групповод Лулу Митреску и сын руководителя уездных легионеров Георгий Попа, сдавший экзамен «на хорошо», почувствовали себя спокойно, когда город остался позади. Лулу опросил:

— Это твой первый «крестный»?

— Нет. Первый был один гимназист. Болгарин. Коммунистом был…

— Чикнул его?

— Нет. Утопил…

— Как это?

— Катались на лодке. А он все про большевиков… Оглушил его веслом — и на дно…

— Правильно!.. О, слушай, чуть не забыл, — спохватился Лулу, — часики ты вложил?

— В боковой карман. Там у него были еще какие-то бумаги.

— А… ну, хорошо… Шеф этому придает особое значение.

— Вложил… — Попа кивнул головой.

Машина тарахтела вовсю, дорога была плохая, а Попа жал до отказа: надо было успеть захватить скорый поезд на Бухарест. Лулу не терпелось доложить шефу… Когда они прибыли на станцию Бессарабская, поезда еще не было. Попа начал уговаривать Митреску заехать к нему в гости в Болград.

— После такой операции следует отдохнуть… Вином будем обеспечены, — заверил он Лулу.

— А бабье есть?

— Тю! Где их нету? Едем!

Лулу подумал, почесал лоб, но все же отказался. Приглашение было заманчивым, но он побаивался, что шеф может снова повести его в подвал с черепом. А потом этот «Христос» кому-нибудь прикажет сделать и с ним то же самое, что с Гылэ…