Георгий Садовников - Суета сует

— Отстоим! — завизжали девушки.

Кирилла взяли под руки. Он вырвался.

— Что вы, ребята! Я не пойду. Да и вам не стоит. Я, может, и вправду сделал что-нибудь не так. Я над этим думаю. И потом ничего страшного. Вернусь в бригаду. У нас отличные мужики. Я вам говорил. Зимой приеду на экзамены. А дальше видно будет. Все в моих руках.

— Ему, конечно, незачем к декану, — заступился Востряков. — А мы сходим. Нам надо позарез.

Мы пошли к декану. Вернее, пошли они, а я отказался. Скажи Кирилл: «Я и вправду сделал не так», — я бы пошел. Но Кирилл вставил в эту фразу слово «может», что мне очень не понравилось.

— Я воздержусь от похода, — сказал я Бурлакову, когда поднимались по институтской лестнице. — И вам советую без крика. Криком только испортишь. Надо, чтобы все стало на свое место и отстоялось. Чтобы можно было разобраться и разложить по полочкам. Это сюда, а это туда.

— Ты мне давно не нравишься, — ответил Бурлаков. — Но я считал тебя другом Кирилла.

— Я друг Кирилла.

— Обойдемся без него, — предложил Востряков.

Они отжали меня к стене и прошли мимо. Все из нашей группы, кто жил в общежитии.

Я зашел в аудиторию и стал ждать, когда они придут. Почему-то не появлялись другие наши студенты. Вероятно, их перехватил Бурлаков. Пришла только Елочка. И та забилась в угол. Я было направился к ней, но она предупредила, что хочет кое-что прочитать до начала консультации.

Я надеялся на консультирующего преподавателя. Думал, он прекратит ералаш. Но не было и его. Очевидно, завяз в событиях, захлестнувших деканат.

Наконец я услышал топот.

— Он здесь, — сказал кто-то в коридоре.

В аудиторию ввалилась орава студентов. Они окружили меня и набычили лбы.

— Ты был вчера, когда Кирилл встретил Гусакова? — спросил Бурлаков.

— Я и не скрываю. Ну, был.

— Что же ты, единственный свидетель? Что же ты не пошел к декану? — зашипел Востряков.

— Ты бы помог, если бы рассказал все, как было, — строго сказал Стась Коровин. Он-то как затесался в эту компанию?

— Ребята, и я бы не помог, хотя бы расшибся вдребезги. Давайте спокойнее.

— Даже Спасский ходил к декану! Узнал и сходил! — крикнули из толпы.

— Йог, пойми. Спокойный, безразличный взгляд, брошенный на человека, — это уже шаг к подлости, — сказал Бурлаков, нервничая. Он-то разорвал бы меня в клочья. У него в горле так и клокотало.

— Зря ты, — сказал я примирительно. — Какой я подлец? Посуди сам.

— Ну, да. Под тебя не подкопаешься. На собрании почему-то ставили вопрос о Севостьянове, а надо бы о тебе. Тебя надо за ушко да на солнышко. Но получается наоборот. Видно, в этом особое ехидство логики.

Толпа за его спиной росла. Подходили новые и новые студенты. Против меня стоял почти весь курс.

— Ребята, Кирилл — мой друг, как и ваш, — сказал я еще миролюбивее. — Просто у меня нервы покрепче. У меня стальные нервы. Я их тренировал!

— А зачем тебе нервы? — поинтересовался Востряков. — Стальные нервы тебе к чему? Вот мне нужны стальные нервы. И ему нужны. И ему. А тебе к чему они? Ты обойдешься и шелковой ниткой.

Они совсем ошалели. Трясут кулаками. Вопят. Слава богу, Елочка не слушает это. Зажала уши и уставилась в одну точку на книге. Пока я не выйду, они не затихнут. Я выдержанней их. Я должен трезво оценить обстановку и уйти.

Я шмыгнул в дверь почти под мышкой у вошедшего преподавателя и тихонько пошел по коридору. В коридоре пусто. Благодать. Только из противоположного конца по коридору катилась коренастая фигура декана. Он издали сощурился, всматриваясь в меня. Мы поравнялись.

— Вы Зуев?

— Я Зуев.

Он пошевелил губами. Похоже, матерился про себя. Но не вымолвил ни слова и пошел своей дорогой.

— Все равно бы ему это не помогло, — объяснил я декану в спину.

Он остановился, только чтобы сказать:

— Да. Не помогло. Но я бы на вашем месте пришел.

Сказав, пошел дальше. Будто исполнил долг, который не давал ему покоя. Жег изнутри. Заставил корчиться.

И декан, выходит, свихнулся. Этого я не ожидал от него. Сегодня все точно сговорились и стали психами. Будто это в порядке вещей. Но, по-моему, люди со слабыми нервами опасны для общества. Я пришел к такому выводу.

Я миновал кафедру русской литературы. И там психи. У них двери вздрагивают, так они спорят. Кто-то из психов подошел к дверям, собираясь выйти, и гаркнул:

— А я буду ругаться! У меня своя точка зрения!

С меня довольно. Я побежал по гулкому коридору. Мои шаги грохотали под потолком. Перекатывались. Тоже получался содом. Жаль, нельзя убежать и от собственных шагов. Не то чтобы я нервничал, нет, просто мне это надоело. Я бежал спокойно.

Я дам психам время прийти в себя. Я должен быть снисходительным. Заявлюсь в общежитие, когда они уснут. А пока похожу по городу.

Я начал с главного почтамта. Предъявил в окошко студенческий билет — получил письмо от отца и денежный перевод.

— Посмотрите, может, еще что завалялось? — попросил я молоденькую работницу почтамта. — Ведь бывает и такое, правда? С моим другом Севостьяновым было, — соврал я, увидев, как недовольно сморщилась работница.

Ее крошечные пальчики проворно забегали по строю конвертов. Я смотрел на темно-красные капли маникюра. Пальчики зря старались. Что они могли найти? Никто мне не пишет, кроме отца. И Женя Тихомирова не пишет. Я лишь тянул время. Скучно все-таки.

— Зуеву Льву Васильевичу писем больше нет! — торжествующе оповестила девушка. Оповестила на весь почтамт и добавила: — Пишут.

Вот уж злорадствовать ни к чему. Если человек злорадствует, значит, у него не в порядке нервы. Ей, молодой, беречь и беречь нервы в этаком возрасте. Дальше будет не до того. Когда от нервных окончаний останутся лохмотья, будет поздно. Тогда один выход из положения — в желтый дом.

Я спрятал письмо, подошел к другому окну и получил причитающиеся деньги. Они пойдут на юбку из толстой шерсти. Я даже прошелся по магазинам. Разведал, что и как. Прикинул.

В шесть часов я встретил Елочку в условленном месте и повез на мотогонки. Пусть приобщается. Мотогонки воспитывают мужество и силу воли. Ей необходимо это. Ходит, как пришибленная. Что-то переживает. Я знаю, что именно, и прописал ей гонки как радикальное лекарство.

Мы сели поближе к первому виражу. Тут проходит самая острая борьба и случаются разные интересные эпизоды. На этом вираже спортсмены воюют за лидерство. Потому что в гонках на гаревой дорожке обычно выигрывает лидер. Если, конечно, не прошляпит и не отдаст внутреннюю бровку. Тогда попробуй обгони его по внешней бровке. Для этого нужна бешеная скорость и мастерство. Под мастерством я разумею способность вовремя увильнуть от забора, когда он неотвратимо мчится на тебя.

В первый заезд подобрались сильные гонщики, и это сразу задало тон всем соревнованиям. На трибунах поднялся галдеж. Елочка — и та зашевелилась, начала подавать голос.