Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 3

Содержание Ваших записок богатейшее, веришь каждой строчке, за ними стоит очень глубокое и серьезное изучение вопроса. Но и форму изложения Вы нашли хорошую — просто, доходчиво и интересно.

Давайте сделаем так. Я пошлю Ваш «Дневник» в альманах «Наш современник» (Москва, Цветной бульвар, 30), членом редколлегии которого я состою, заместителю редактора Константину Ивановичу Буковскому. Думаю, что там Вашу рукопись возьмут для очередного номера. Но если Вы получите оттуда неблагоприятный ответ, тогда сами, сославшись на мою рекомендацию, обратитесь в Сельхозгиз к Ипполиту Антоновичу Цикото, редактору экономического отдела. Его Ваша рукопись должна бы очень заинтересовать.

Если же ни там, ни там Вашу рукопись не примут — пришлите мне ее опять, и я подумаю, что с нею тогда еще предпринять.

Так вот, для начала я Вашу рукопись отправляю в альманах «Наш современник». Зайдите туда к К. И. Буковскому через неделю, а потом напишите мне, как пойдут дела.

Желаю Вам от души успеха!

13/VI 1957

Уважаемый Иван Михайлович!

Простите, что так долго не отвечал Вам. Был завален всяческими делами, потом ездил, потом долго болел, и сейчас еще болен, недавно только стал присаживаться к столу.

Прочитал Ваши последние рассказы. Вспоминаю то, что читал раньше. Все же главным недостатком Ваших вещей остается их некоторая конспективность, поверхностность. Видна спешка, Вы недоговариваете, обрываете там, где нужно тему углубить, довести мысли до конца. И людей обрисовываете Вы схематично, штрихами, не резкими, не запоминающимися.

При всем этом, повторяю, у Вас есть несомненно литературные способности. Но от эскизов, набросков Вам надо переходить уже к настоящей художественной отделке Ваших произведений. Глубже надо пахать! Это все пока — лущевка. И старайтесь темы выбирать действительно волнующие, задевающие за живое многих людей.

Знаю, что Вы человек занятой, что у Вас мало времени для переписки еще и еще раз черновиков, но ничего другого придумать и посоветовать Вам нельзя. Только дьявольски упорным трудом над рукописями Вы добьетесь того, что написанное Вами станет настоящей литературой.

Чем же закончились Ваши переговоры с «Нашим современником», с К. И. Буковским? Делаете Вы что-нибудь для альманаха? Насколько мне известно, редколлегия альманаха не желала бы упускать Вас из виду, как возможного своего будущего автора.

С приветом.

1957

Дорогой товарищ Михайлов!

По Вашим последним письмам одно скажу: чувствуется, что у Вас есть литературные способности. Мыслите Вы образами, пишете горячо, правда, несколько разбросанно, но все же целеустремленно, смотрите на жизнь глазами исследователя и, чувствуется по некоторым признакам, глазами художника. Художника, по крайней мере, в потенции.

Не начинать ли Вам браться всерьез за литературу? Конечно, это значит — обречь себя на большие муки. Очень большие! От статеек в районную газету, от заметок по отдельным фактам до настоящего художественного очерка или рассказа — дистанция огромная.

Тот гейзер мыслей и страстей, что бушует в Вас, надо научиться сдерживать, чтобы не получилось истерики. Научиться внешне спокойно, очень хладнокровно говорить о том, что на самом деле глубоко Вас волнует. Когда человек говорит спокойно — его слушают, потому что чувствуют силу, уверенность. Малейшие же нотки истерики сразу отталкивают читателей. Надо пропускать свои чувства через некий конденсатор или через очень узкую форсунку, под большим давлением, чтобы горючего хватило надолго и чтобы оно не вылетало наружу в сыром виде, не обрызгивало людей. Только огонь — без дыма, без чада и копоти! Надо научиться цедить душевные страсти, когда они просятся на бумагу, как цедил их всю свою долгую жизнь Щедрин, не выплескивая всех чувств сразу на одну страницу.

У Вас много мыслей, наблюдений, Вам есть что сказать людям, и чувствуется большое желание сказать, но надо искать крепкую литературную форму для выражения своих наблюдений и мыслей на бумаге. Ох, какое это трудное дело — поиски формы, работа над словом! Тут, кроме великих мук, ничего Вам не обещаю, если на самом деле приметесь за серьезные писания. Литературный труд — это труд каторжный.

Может быть, я делаю преступление перед Вами, растравляя Вам душу предложениями «вступать в литературу», но я не мог не высказать того, что почувствовал, перечитывая Ваши письма, особенно последнее. И я все же по-честному предупреждаю Вас: дело вообще-то темное, я в Вашем нутре не был, всего до конца о Вас не знаю, сил Ваших не мерил, может быть, ничего и не выйдет, потеряете только последние остатки душевного спокойствия.

О себе нового сообщить Вам пока нечего. Работаю, пишу, но то, что пишу сейчас, закончу не скоро. Сдам в печать, пожалуй, не раньше весны.

На днях — завтра, послезавтра — поеду в Москву, а оттуда дальше, буду долго отсутствовать. Так что если на какое-нибудь свое письмо не получите сразу ответа — не обижайтесь.

Не смогли бы Вы, товарищ Михайлов, подробнее мне написать об этих манипуляциях со сдачей свиней колхозников в счет поставок колхозов и их обязательств со 100 га угодий? Где, когда, в каком колхозе это делалось, в каких размерах? Как рассчитывались с колхозниками, почем им платили и почем сами сдавали? Как смотрели на это дело районные организации? Что говорят об этом колхозники? Только ли свиней так сдавали, а может быть, и другой скот? Напишите все обстоятельно, с фактами. Мне это, возможно, пригодится для одного дела.

Пусть Вас не смущает то, что моей фамилии больше нет в составе редколлегии «Литературной газеты». Я сам этого добился. Много раз просил, а затем уж потребовал исключения меня из этой редакции. Я не могу по настоящему участвовать в работе редколлегии, живя в пятистах километрах от Москвы. И когда со мною никаких материалов не согласовывают, то как же я могу отвечать перед читателями за все то, что печатает эта газета? В общем, удовлетворили наконец мою просьбу.

Жму Вашу руку.

11/XI 1957

Дорогой Владимир Сергеевич!

Простите, что несколько задержался с ответом, — был завален всякой работой.

Прочитал вашу рукопись с удовольствием. Что ж, вещь не закончена, в таком виде предлагать ее куда-нибудь в редакции журналов нельзя. Надо кончать. Хотя и говорят: лиха беда — начало, но и об окончании есть пословица: конец — всему делу венец.

То, что Вы успели сделать, это уже литература. Нужна, конечно, серьезная редакторская правка (а лучше бы Вам самому еще помучиться над отшлифовкой каждой фразы, над сокращениями, над более полными художественными характеристиками каждого действующего лица), но это уже крепкое начало или даже половина хорошей повести. Острота меня лично не смущает нисколько, так как это, я чувствую, сущая правда. И зол я на все подобные вещи не меньше Вас. Повести, если печатать ее в журнале, нужно предпослать небольшое пояснение, что автор, мол, работал там-то несколько лет инспектором рыбнадзора и сейчас работает там-то, в такой-то должности, это, мол, все лично им пережитое и т. д. Это придаст еще большую убедительность ее содержанию.