Ричард Райт - Черный

С мистером Фолком, который отдал мне свой абонемент, я не говорил о книгах - мне пришлось бы говорить о себе, а это было слишком тяжело. Я улыбался, изо всех сил стараясь сохранять свою прежнюю маску простодушного весельчака. Но кое-кто из белых заметил мою задумчивость.

- Эй, парень, проснись! - сказал однажды мистер Один.

- Да, сэр! - только и нашелся что ответить я.

- У тебя такой вид, будто ты что-то украл, - заметил он.

Я засмеялся, как и ждал мистер Олин, но про себя подумал: надо быть осторожней, следить за каждым своим шагом, чтобы не выдать того нового знания, что росло во мне. - Если я уеду на Север, смогу ли я начать там новую жизнь? Но как можно начать новую жизнь, когда в тебе есть лишь неясные, неоформленные порывы? Мне хотелось писать книги, а я даже не знал английского языка. Я купил учебники грамматики, но они показались мне скучными. Романы, по-моему, гораздо лучше учили языку, чем учебники. Я читал жадно, оставляя писателя тотчас же, как мне становились понятны его взгляды. Даже ночью мне снились книги, снилось, что я читаю.

Миссис Мосс, у которой я по-прежнему снимал комнату, как-то в воскресенье спросила меня:

- Что это ты все читаешь, сынок?

- Да ничего особенного, романы.

- Зачем они тебе?

- Просто так, от скуки.

- Что ж, надо думать, голова на плечах у тебя есть, - сказала она таким тоном, будто сильно в этом сомневалась.

Никто из моих знакомых негров не читал книг, которые мне нравились. Интересно, есть ли вообще негры, которые о них думают? Я знал, что среди негров есть врачи, адвокаты, журналисты, но ни одного из них мне не приходилось видеть.

Читая негритянские газеты, я никогда не находил на их страницах даже отголоска тех мыслей, что занимали меня. Порой я чувствовал себя обманутым и даже на несколько дней забывал о чтении. Но жажда возвращалась, и я снова набрасывался на книги, - книги, открывавшие передо мной новые просторы мыслей и чувств, и я в очередной раз составлял записку библиотекарше от имени мистера Фолка. И снова я читал и удивлялся, как может только читать и удивляться наивный, необразованный парень. Я нес тайную, преступную ношу, тяжесть которой ощущал постоянно.

Зимой приехали мать с братом, и мы стали налаживать хозяйство, покупали в рассрочку мебель, нас обманывали, и мы это знали, но ничего не могли поделать. Я начал есть горячую пищу и, к своему удивлению, обнаружил, что регулярное питание помогало мне читать быстрее. Наверное, я переболел разными болезнями, даже не подозревая, что был болен. Брат устроился на работу, и мы принялись откладывать деньги, чтобы уехать на Север. Мы обсуждали время отъезда, намечая то одну дату, то другую. Никому из белых в мастерской я ни словом не обмолвился о своих планах; я знал, что, как только о них узнают, ко мне станут относиться иначе. Они поймут, что я недоволен своей жизнью, а так как эта жизнь целиком зависела от них, я не мог бросить им вызов.

Теперь я точно знал, что меня ждет на Юге.

Можно объявить белым войну, объединившись с другими неграми, как это сделал мой дед. Но мне было ясно, что победить таким путем невозможно: белых так много, а негров лишь горстка. В отличие от нас белые обладают силой. Открытый бунт черных заведомо обречен. Если я начну бороться открыто, я наверняка погибну, а мне не хотелось умирать. Я постоянно слышал, что линчевали то одного негра, то другого.

Покориться и жить как безропотный раб я не мог. Жизнь научила меня доверять только самому себе. Можно было жениться на дочери миссис Мосс и взять в приданое ее дом. Но ведь это тоже была бы рабская жизнь, я убил бы что-то в своей душе и возненавидел бы себя, как белые ненавидят тех, кто им подчинился. Не мог я и стать добровольным шутом вроде Шорти. Лучше смерть, чем такая жизнь.

Можно было дать выход моему смятению, начав распри с Шорти и Гаррисоном. Мне не раз приходилось видеть, как негры переносят ненависть, которую они испытывают к самим себе, на других негров и устраивают с ними бесконечные распри. Но для этого нужно быть черствым, холодным, а я не был черствым и знал, что никогда таким не стану.

Конечно, можно было забыть все, что прочел, выбросить белых из головы, не думать о них вовсе, ухаживать за девушками, нить, чтобы заглушить свою тоску. Но так поступил мой отец, а я не мог пойти по его стопам. Я не хотел, чтобы другие совершали надо мной насилие, как же я мог сам над собой надругаться?

Я не тешил себя мечтой получить образование и выбиться. Не только потому, что по своей натуре я был лишен тщеславия, - просто это было выше моих сил. В мире существовали преуспевающие негры, но этот мир был мне почти так же чужд, как мир белых.

Что же мне оставалось? Жизнь наполняла меня до краев, и порой мне казалось, что я вот-вот оступлюсь, разолью ее, и она навеки исчезнет. Чтение увеличило расстояние между мной и миром, в котором я жил, стараясь выжить, и с каждым днем это расстояние все увеличивалось. Мои дни и ночи превратились в мучительный нескончаемый кошмар. Надолго ли мне хватит сил терпеть?

14

В Мемфис приехала тетя Мэгги из Арканзаса, и мой план уехать на Север неожиданно получил реальную основу. Ее муж, наш "дядя", сбежал от нее однажды ночью, и теперь она пыталась найти средства к существованию. Мы с мамой, тетушкой Мэгги и братом подолгу совещались, обсуждая, сколько стоит в Чикаго жилье и удастся ли устроиться там на работу. Но все наши разговоры кончались неутешительно. Поехать сразу четверым было невозможно, нам бы не хватило денег.

И все-таки надежда на лучшее победила здравый смысл. Мы пришли к выводу, что, если мы будем ждать, пока не выполним все намеченное, мы не уедем никогда - ведь никогда нам не набрать столько денег, сколько требуется, чтобы все было как надо. Рискнем! Мы с тетей Мэгги поедем первые, хоть на дворе - зима, и подыщем жилье для нас и мамы с братом. Зачем ждать еще неделю или месяц? Ехать - так ехать сейчас.

Встала еще одна проблема: как мне уйти с работы без лишних разговоров и скандала. Что сказать хозяину? Надо представить дело так, будто я тут ни при чем - дескать, тетушка берет мою парализованную мать и меня с собой в Чикаго. Пусть он думает, что за меня решили другие, тогда мой поступок не вызовет у него неприязни ко мне. Я знал, что белые южане приходят в ярость, когда негры уезжают туда, где к ним относятся иначе.

Все произошло, как я задумал. За два дня до отъезда - раньше я не рискнул, боясь вызвать возмущение белых, - я пришел к хозяину и сказал, что уезжаю. Он откинулся на спинку вращающегося кресла и посмотрел на меня таким долгим и внимательным взглядом, каким еще никогда меня не удостаивал.

- В Чикаго? - тихо повторил он.

- Да, сэр.

- Не понравится тебе там, парень.

- Но я же не могу оставить мать, сэр, - ответил я.