Энтони Мелло - Осознание

Вы можете спросить: а как же быть с солдатом, бросающимся на готовую разорваться гранату, и таким образом спасающим товарищей от верной гибели? А что вы скажете о водителе, направившем начиненный взрывчаткой грузовик в самое сердце американской военной базы в Бейруте? Что вы о нем думаете? «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». А вот американцы придерживаются иного мнения. Это был сознательный поступок. Водитель-смертник — страшный человек, не правда ли? Но сам он, уверяю вас, о себе был иного мнения. Он полагал, что отправляется на небеса, — как и наш солдат, накрывающий гранату собственным телом.

Я пытаюсь обрисовать ситуацию бодрствования, ситуацию, когда в ваших действиях не проглядывается личный интерес, когда все происходит как бы через вас и каждый ваш поступок, таким образом, есть не что иное, как случай. «Это со мной случилось». И я не противлюсь. Но если что-то совершаете вы, я всегда заподозрю вас в эгоизме. Даже если речь идет о таких мыслях, как «Меня будут помнить героем» или «Если бы я этого не сделал, я бы не смог жить дальше. Не смог бы смириться с тем, что я от чего-то уклонился». Однако не забывайте: я не говорил, что все люди одинаковы, не говорил, что не бывает бескорыстных поступков. Наверное, бывают. Мы должны это выяснить. Вы приводите пример матери, спасающей ребенка — своего ребенка. Что до того, что она не спасет соседского малыша! У нее есть ее сын или дочь. Солдат умирает за свою родину. Мне тяжело думать об огромном количестве подобных смертей. Я все время спрашиваю себя: «Это ведь результаты идеологической обработки?» Мне тяжело думать о мучениках: по-моему, многие из них подверглись подобной обработке. Мученики-мусульмане, мученики-индуисты, мученики-буддисты, мученики-христиане… Все они были под гипнозом!

Они считают, что должны умереть и что смерть — это здорово. Они слепо идут к своей цели. Конечно, я не имею в виду абсолютно всех, — я лишь подчеркиваю существующую тенденцию. Многие коммунисты находятся под сильным влиянием идеологии (думаю, с этим вы не будете спорить). Их мозг зомбирован настолько, что они вполне готовы погибнуть. Иногда мне кажется, что готовить террористов можно точно так же, как в свое время готовили, например, св. Франциска Ксаверия. После тридцатидневного уединения человек обретает всепоглощающую любовь к Христу, но полностью перестает осознавать себя и свои поступки. Полностью. Он может вытерпеть любую боль. И он уверен в своей святости. Я не пытаюсь опорочить Франциска Ксаверия — возможно, он на самом деле был великим святым. Но жить с ним под одной крышей было бы трудно. Вам известно, что в общении он был просто несносен? Давайте сделаем небольшой экскурс в историю. Игнатию постоянно приходилось вмешиваться, чтобы хоть как-то стушевать нетерпимость своего доблестного сподвижника. Лишь неистовый фанатик способен на то, что творил святой Франциск. Вперед, вперед, только вперед — невзирая на остающиеся позади трупы. Именно это вменяют св. Франциску в вину. Он часто смещал со своих постов членов нашего Ордена, и они обращались к Игнатию. Игнатий говорил им: «Идите в Рим — там во всем разберемся», и тайно возвращал им их сан. Как измерить уровень самосознания в этой ситуации? Не знаю, вправе ли мы судить. Я вовсе не утверждаю, что бескорыстных поступков не бывает. Я хочу сказать, что в большинстве случаев все наши поступки объясняются личными интересами. Все. Эгоистичны ли наши деяния, которые совершаются ради Христа? Безусловно. Когда в своих действиях вы руководствуетесь любовью к ближнему, вами движет все тот же эгоизм. Этот тезис нуждается в более детальном разъяснении.

Представьте, что вы живете на островах Феникс, и вам ежедневно приходится кормить по пятьсот детей. Понравилось бы вам это? Или, как вам кажется, подобное занятие было бы вам в тягость? Иногда так оно и случается; дело в том, что есть люди, которые тяготятся своим нежеланием что-то делать. И называют такую деятельность благотворительной. Чувствуя за собой вину, они разыгрывают целый спектакль. В их сердцах нет любви. Но вы-то, слава Богу, получаете удовольствие от того, что помогаете другим. Удивительно! Вы полностью здоровы, потому что эгоистичны. Эгоизм и есть здоровье.

Подведем итоги. Есть два вида эгоизма (а может, и три). Эгоизм первого типа: человеку нравится угождать самому себе; эгоизм второго типа: человеку нравится доставлять удовольствие другим. Никаких причин для гордости тут нет. Присущий вам тот или иной вид эгоизма говорит лишь о ваших пристрастиях, но не о вашей духовности. Вы самый обыкновенный человек, обладающий более тонким вкусом. В детстве вам нравилась кока-кола; теперь вы стали старше и понимаете, как хороша в жаркий полдень кружка ледяного пива. Ваш вкус развился. Вам нравится радовать других, но удовольствие вы получаете такое же, как и раньше. Есть еще одна разновидность эгоизма (наихудшая): человек заставляет себя делать что-то хорошее. Это занятие ему не нравится, он его просто ненавидит. Он жертвует собой и жалуется на это. Ба! Как же мало вы себя знаете, если думаете, что с вами такого никогда не бывает.

Если бы каждый раз, когда я чувствовал неловкость из-за собственных действий, мне платили по доллару, я давно уже стал бы миллионером. Вам хорошо знаком этот механизм. «Папа, хочешь я вечером тебя встречу?» — «Конечно, хочу!» У меня совсем нет желания это делать — я просто ненавижу его встречать. Вечером я хотел посмотреть телевизор, но отказать отцу я не могу. Кишка тонка. «Конечно, хочу», — говорит он, и мои мысли принимают другой оборот: «Вот черт, придется смириться».

Мне не хочется встречать отца и не хочется ему отказывать. Поэтому из двух зол я выбираю меньшее, и отвечаю: «Хорошо, папа, я выйду вечером». Я хочу скорее прийти домой и стереть с лица дежурную улыбку. Но вот я встречаю отца и спрашиваю, как у него идут дела. «Отлично», — отвечает он и пускается в долгий рассказ о том, как он любит свою работу. Я в это время думаю: «Боже, скажет он что-то по существу или нет?!» Наконец он добирается до главного, и мне удается отделаться от него, послав его в нокаут репликой: «Да ведь любой дурак с этим справится!» Утром после завтрака я подхожу к нему и спрашиваю: «Ну, как ты?» (я чувствую, что был груб вечером). «Ничего, — отвечает отец и добавляет: — Знаешь, твои слова мне очень помогли. Хочешь, встретимся сегодня после ленча?» Боже правый!

Это наихудший вид милосердия: вы делаете что-то из-за боязни ощутить себя эгоистом. Вам не хватает духу попросить, чтобы вас оставили в покое. Вы хотите, чтобы вас считали добрым пастырем! Если вы скажете: «Мне не нравится причинять людям боль», я отвечу, что не верю вам. Я не верю любому, кто говорит, что не любит заставлять людей страдать. Все мы любим мучить людей — особенно некоторых. Нам это нравится. Мы радуемся, когда видим, что кто-то мучит своего ближнего. Но сами мы не желаем причинять боль, ведь тогда пострадаем мы сами. Так-то. Если мы станем источником чьих-то мучений, о нас плохо подумают. Нас не будут уважать, о нас будут плохо отзываться, а мы этого не любим.