Борис Акимов - Исповедь хироманта. Жизнь как чудо

Иногда это происходило и в учебе. На госэкзамен по общественным наукам на шестом курсе можно было пронести «шпоры». Моя группа решила, что каждый напишет один или два билета. Я вызвался написать шпаргалку на билет № 13, предупредив товарищей, что делаю это за компанию, но пользоваться заготовками не буду.

На экзамене я вытащил 13-й билет.

А еще я стал предчувствовать, когда в моей жизни наступают светлые или темные полосы. И раз в полгода у меня наступала темная полоса. Первый раз с этим феноменом я столкнулся во время зимней сессии на втором курсе. У меня вдруг обнаружилась куча «хвостов» по разным предметам. Речь даже шла об оставлении меня на второй год! Я был в ступоре, так как учебу старался не запускать. А тут — бах! — пересдавать три предмета. Но, едва черная полоса закончилась, я сдал три экзамена в один день!

Эта цикличность меня поразила. Как правило, темный период длился две недели. Значит, мы зависим от какого-то мирового порядка. А в индивидуальном смысле — от Судьбы.

Иногда кажется, что ангелы мои играют со мной. Веселые, видимо, у меня небесные покровители. Я и сам люблю хорошую шутку.

Когда я писал этот кусок про полосатость жизни, то она, полосатость, сразу же не преминула проявиться. В понедельник у меня завис новый ноутбук, в котором был результат двухнедельной работы над книгой. Я не скинул его на флешку, уверенный в том, что компьютер новый — ничего не случится. Случилось. Полетел жесткий диск. И с ним две недели работы.

Во вторник у меня проявились признаки гриппа. А в среду назначена съемка на телевидении.

Съемка прошла нормально, я почти выздоровел, но у ребенка украли мобильник, подаренный на Новый год.

В четверг стукнули на стоянке автомобиль.

В пятницу загорелась проводка в коридоре перед офисом нашего центра. Вызывали пожарных.

Неприятности как салфетки: потянешь одну — вытащишь несколько.

Но зато потом, когда мое интервью показали по ТВЦ в передаче «В центре событий», то... О-о-о! Это было впечатляюще! Причем к интервью я отнесся спустя рукава. Так себе. Еще одно интервью. Результат превзошел все ожидания. Это официальное признание хиромантии вообще и моего метода в частности.

Сильное впечатление произвели на меня и орловские друзья Ивана — поэты, художники, мистики, вольнодумцы. И конечно, после окончания института меня ждал Орел.

Моим близким другом в этом городе с подачи Ивана стал Виктор Ливцов. Потомственный орловский интеллигент, Виктор в то время был очень начитанным молодым человеком, недавно окончившим истфак (теперь он там заведует кафедрой), настоящим кладезем знаний. В его квартире частенько собирался наш круг. Здесь всегда находились для нас хлеб-соль — спасибо его радушным родителям. А портвейн — напиток свободы — мы приносили с собой. Как же интеллигентному человеку семидесятых без молдавского портвейна?

Мы говорили о политике, истории, медицине... Спорили. Читали самиздат. Пели запрещенные тогда песни.

Россия, Россия!

Тобой одной душа моя полна!

Оборванный деникинец наперекор судьбе

На палубе грезит о тебе...

Теоретическое обоснование магии я получил от Виктора. Однажды мы обсуждали научную фантастику, возможно, речь шла о фильме А. Тарковского «Солярис». Кстати, его «Жертвоприношение» — лучший фильм о мистике. Это просто пособие для начинающих магов и волшебников. И не путайте фэнтези («Гарри Поттера») с мистикой.

Виктор говорил, что чудеса возможны. Магия — это изменение реальности нерациональными способами. В определенной степени мы можем изменить мир силой нашего разума. Если чего-то очень захотеть, это обязательно случится. А магия позволяет воздействовать на мир нерационально, нарушая некоторую логику мира. Например, если взять черную кошку, засушенную лягушку... выйти на перекресток в полночь...

Ведь это абсурд. Но абсурд и меняет мир. Для того чтобы получить то, чего у тебя никогда не было, нужно сделать то, чего ты никогда не делал.

Поговорили, поспорили, попили, попели и разошлись.

Виктор же познакомил меня и с первым настоящим магом. Им был Леопольд Никодимович Красницкий, единственный действующий археолог на всю Орловскую область. Уже в его имени звучала тайна.

Леопольд Николаевич тогда вел жизнь свободного человека — был инструктором станции Юных туристов. Кроме свободы, он имел возможность познавать мир — путешествовать. И заниматься любимым делом — археологией. Юные туристы любя называли его Леопардом Крокодилычем. Красницкий не занимался магией профессионально, он был магом по жизни. Добрым волшебником. Даже имел внешность Деда Мороза в молодости. Правда, борода у него была короткая и еще не седая. Я ходил пару раз с ним в экспедиции. Для Леопольда Николаевича остановить дождь было так же обыденно, как сварить из «Завтрака туриста» что-то съедобное.

Он же первый и смотрел мою руку. Сделал какие-то предсказания на ближайшее время. Я их уже не помню. Но сам процесс чтения руки поразил.

Как-то поговорили о предсказаниях. Леопольд Николаевич сказал, что есть такая забавная примета — встаешь и с утра поешь песню. И все будет так, как в песне поется.

После общения с Красницким я стал внимательнее относиться к событиям моей жизни. Точнее, к знакам, которые посылает Судьба. До этого я воспринимал эти вещи как банальные суеверия.

В это время я проходил субординатуру по терапии в Орловской областной больнице. После ее окончания рассчитывал там же и остаться. Для этого, помимо врачебной практики, занимался общественной деятельностью. Помню, как-то проводился смотр художественной самодеятельности. Областная больница — организация серьезная, и для подготовки этого мероприятия были приглашены режиссер и хормейстер Орловского института культуры.

Песня культовая — «Эх, дороги!» Петь я люблю, но не умею. Но не в Большом же выступать. И с удовольствием принял участие в хоре.

На первой спевке хормейстер просил разделиться на теноры и басы. Думал недолго. Конечно, я бас. Это серьезней тенора.

Хормейстер похвалил певцов за энтузиазм, но заметил, что кто-то в басах тенорит. Да, до баса я не дотягивал.

На следующей спевке я уже был среди теноров. «Басы — хорошо! — сказал преподаватель. — Но в тенорах кто-то басит».

На другой день я уже рассказывал режиссеру о своем драматическом таланте. Убедил.

Но не дано мне было на этот раз блеснуть актерством. Мой номер, чтение стихотворения о войне, на репетиции которого я потратил две недели, таинственным образом исчез из программы, чему я был несказанно рад.