Виктор Кротов - Человек среди религий

Таким образом, философия, устремляя внимание на внутренний мир человека, соприкасается здесь с религиозной проблематикой практически во всём. Свидетельства о Высшем разнообразны. Каждому из наших главных чувств есть что сказать об этом – лишь бы мы готовы были слушать.

Как бы объяснить, каким был Пофя? Ну, вот такой – с руками-ногами, со щеками и носом. В общем, обычный. Была, правда, у него одна особенность. На всё он буркал: "Ну и что?". Впрочем, что в этом особенного?…

Он дружил с Нигугу, хотя она была на него вовсе не похожа. То есть руки-ноги у неё тоже были, но гораздо изящнее. Правильнее сказать: ручки и ножки. Ну, конечно, и щёчки, и носик. Она никогда ни на что не буркала. И вообще предпочитала мудро помалкивать.

Жили они в Карнавальной стране. Все там ходили в масках. Да-да, совершенно все. Пофя и Нигугу тоже. Они друг друга без масок никогда и не видели. Румянец на щеках у них был нарисованный, а пофин нос и нигугушин носик – приклеенные. Руки-ноги и ручки-ножки были настоящие, но всегда в карнавальных штанинах и в карнавальных рукавах.

"Ну и что?" – буркал Пофя, если кто-нибудь заводил речь на эту тему. А Нигугу вообще об этом помалкивала.

В их городе у всех домов были картонные фасады. Иногда фасад был большой, а домик за ним маленький. Иногда наоборот, хотя гораздо реже. Мостовые и тротуары были фанерными. Небо было из голубого шёлка, по нему каталось жёлтое надувное солнце и скользили ватные облака. А деревья все были увиты мишурой или светящимися гирляндами.

В этом городе полагалось обязательно веселиться. И не полагалось нарушать карнавальные украшения. Стоило кому-то попробовать заглянуть за картонный фасад или приподнять маску, свою или чужую, тут же выскакивал карнавальный солдатик из Главного дома и грозил нарушителю острым пальцем.

Пофя из-за таких мелочей не огорчался. "Ну и что?" – буркал он, когда кто-нибудь жаловался на строгого карнавального солдатика. А вот Нигугу всегда очень хотелось увидеть Пофю без маски, но она об этом и не заговаривала.

Однажды Нигугу заболела. Позвал Пофя к ней врача, а тот говорит:

– Осмотреть бы надо больную, да вот маска мешает.

– Ну и что? – буркнул Пофя. – Значит, снять надо.

Не успел он это сказать, как из Главного дома выскочил карнавальный солдатик и погрозил ему острым пальцем. Врач испугался и тут же исчез. Погнался за ним Пофя, да за картонными фасадами не разберёшь, куда он подевался. И другие врачи тоже попрятались.

А Нигугу всё хуже становится.

Подбежал тогда Пофя к Главному дому, ухватился за его картонный фасад – и отодрал его. А за фасадом и нет ничего. Даже карнавальный солдатик куда-то делся.

Ухватился Пофя за шёлковое небо, стянул его вниз, а за ним настоящее небо показалось. Настоящее Солнце так в вышине засияло, что надувное тут же лопнуло со стыда. Настоящий ветер подул. Настоящие птицы запели.

Скинул Пофя свою маску и с Нигугу маску снял. Кстати, щёчки и носик у неё под маской гораздо симпатичнее оказались. И чувствовала она себя всё лучше и лучше, даже совсем хорошо – от просторного неба, от солнечных лучей, от птичьего пения. Ну, и от того, что её Пофя таким героем оказался, да ещё таким красивым без маски.

А вокруг уже и остальные спохватились. Картонные фасады отдирали, маски с себя стягивали. Не все, правда. Некоторые так в масках и остались. Кое-кто из них, честно говоря, даже отправился карнавального солдатика разыскивать, чтобы тот всё по-прежнему устроил.

Но Пофя и Нигугу уже ни на что не обращали внимания. Всё глядели и не могли наглядеться друг на друга – на свои настоящие лица.

Разум и чувства постоянно расширяют наш внутренний опыт ориентирования. Расширяет его и знакомство с переживаниями других людей. Не философическое, созерцательное знакомство (вот, мол, сколь разнообразны или похожи люди), – а знакомство созидательное, собственно философское. Осмысление общего опыта приводит к возникновению философских и религиозных учений, каждое из которых является своего рода ориентирующей системой.

Конечно, религиозные учения обычно ведут свою историю от пророков и чудесных событий. Но дальнейшее существование и развитие каждой из них зависит от бесчисленных крупиц опыта веры тех, кто причастен к этому учению.

Учения, вбирающие в себя опыт веков и эстафету озарений, необходимы человеку, даже если он не знаком ни с одним из них. Ведь способность человека к ориентированию во многом зависит от ориентирующей способности его окружения и всего человечества . Я буду тем более способен (хотя бы потенциально) осознавать происходящее со мной и направлять свою судьбу, чем более способно к этому человечество. Быть может, в виде случайно оброненной кем-то фразы придёт ко мне квинтэссенция взглядов великого мыслителя. Быть может, от рождённой ею мысли дрогнет стрелка внутреннего компаса и начнётся преображение личности. Этого может и не быть. Но важно, чтобы вокруг были такие возможности.

Религиозные учения в этом смысле более динамичны, чем учения чисто философские. Задачи религиозных учений не ограничиваются умозрительной сферой. Они заняты постоянным осмыслением своих главных ориентиров и приложением их к жизни. Они проповедуют те линии поведения, которые считают приоритетными. Они помогают своим приверженцам в расширении внутреннего опыта чувства веры – и тех чувств, которые поддерживают его.

Может показаться, что о религиозных учениях здесь говорится слишком идеалистично. Но это не социологическое исследование. Будем судить о каждом учении по его высотам, а не по разновидностям его спадов.

Церковь (как объединение одинаково верующих), община (как непосредственное окружение верующего человека), религиозные обряды – всё это позволяет религиозному учению быть ближе к повседневной практической жизни человека, чем учению внерелигиозному, располагать большей ориентирующей силой. Всё это побуждает даже к парадоксальному выводу о том, что в религиозном учении больше практической философии, чем в учении чисто философском. Недаром политики, делающие ставку на атеистическое учение, поневоле начинают придавать ему псевдорелигиозную структуру.

Но здесь есть и оборотная сторона медали. Активнее вторгаясь в повседневную жизнь человека, религиозные учения могут оказывать на него чрезмерное психическое давление, обволакивать его традицией и ритуалом, снижать критичность восприятия. Попадая в психологическую зависимость от хорошо разработанной ориентирующей системы, человек лишается внутренней свободы собственного ориентирования (включающей и постоянную возможность переориентации). Философскому учению, если оно не превратилось в идеологию, это не свойственно. Оно само вырастает из свободы миросозерцания и подразумевает её в собеседнике.