Геннадий II Схоларий - Сочинения

14. Училища закрылись, соревнованіе къ красноречію угасло, добронравіе сделалось редкимъ явленіемъ, полезный трудъ не уваженъ, добродетель не имеетъ предпочтенія въ глазахъ властей, — она редко встречается, и только испытанія и случай проявляютъ ее по временамъ. Онъ же вмещалъ въ душе своей, какъ наследіе отцевъ, — и добродетель и мудрость въ высшей степени; разработывалъ ихъ какъ свое достояніе, и по этому нельзя удивляться могуществу его вліянія.

15. Но скорбь наша усугублена еще темъ, что онъ похищенъ изъ нашихъ объятій прежде, чемъ онъ состарелся въ пріотретенныхъ имъ добродетеляхъ, прежде, чемъ мы могли достаточно насладиться имъ, — во всей силе этой преходящей жизни! Ни порокъ, ни ухищренія не въ силахъ уже были поколебать его ума, ни совратить его души, такъ сильно она была пропитана и закалена добродетелью! — Еслибъ и сводъ небесный обрушился и тогда бы праведность этого мужа не поколебалась, — сила ея не изнемогла бы, душа его не подвиглась бы и мысль его не ослабла бы ни при какихъ трудныхъ испытаніяхъ!

16. Но единственное светило наше закатилось; светъ нашъ угасъ, соль наша обуялась, источникъ нашъ изсякъ! — какъ растенія, увядшія и изсохшія, не способныя ни цвести, ни приносить плодовъ, — мы обречены отныне жить въ тени и мраке и нести налегшее на насъ наказаніе! Такъ, оскуденіе въ мужахъ добродетельныхъ есть самое сильное наказаніе Божіе, посылаемое темъ городамъ, которые отступаютъ отъ Него; — оно превыше тяжести осады, превыше голода; — однимъ словомъ, оно превыше всехъ подобныхъ несчастій, ибо таковыя могутъ быть отъ нихъ отстранены, если они управляются мужами прозорливыми. О скорбь неутешная! Язва неизцелимая! Источникъ слезъ неизсякаемый! Сколько сетованій, эта горькая весть, — которая скоро обтечетъ всю землю, — сколько общихъ сетованій пробудитъ она въ сердцахъ всехъ техъ, которыхъ питали слова и ученіе святаго мужа! — хотя онъ не имелъ учениковъ, но все, исповедующіе истину словомъ и деломъ, глубоко чтили ея защитника и питали къ нему то же благоговеніе и ту же признательность, какъ и къ святымъ отцамъ, подвизавшимся за оную. Какое глубокое потрясеніе восчувствуютъ все страны, на которыя светитъ Солнце правды — не только что нашъ городъ, который первый вкусилъ плоды отнятыхъ у него ныне благъ — и потому сильнее поколеблется. Увы! мы еще не испытывали подобнаго несчастія! Мы охотно бы искупили его ценою всехъ нашихъ достояній, нашихъ кровныхъ, нашихъ сладчайшихъ связей, еслибъ только эти жертвы могли отвратить такое злополучіе! Я не говорю о техъ, которые при некоторомъ внутреннемъ сочувствіи показываютъ себя безчувственными, но которыхъ скорбь обнаружится въ другое время, хотя она проявляется уже и теперь, но они, — считая себя мудрее всехъ, хотятъ показать равнодушіе, ставя какъ бы ни во что не только доблесть и мудрость почившаго, но и весь рядъ нашихъ знаменитыхъ учителей, предковъ нашихъ, изъ которыхъ онъ былъ последнимъ! Надлежитъ соболезновать о нихъ и молиться, да пошлется намъ свыше прежнее единодушіе. Даруй намъ, Боже, это древнее единеніе во славу Своего Святаго Имени и для блага нашего!

17. Мы могли бы, о слушатели, впасть ныне въ то отчаяніе, которое овладевало варварами въ ихъ семейныхъ бедствіяхъ; но мы не въ праве безконечно роптать и вопить. Доблести почившаго отца научаютъ насъ благоговейно переносить злополучія. Я не соблюлъ обычая надгробныхъ речей, — я скромно говорилъ объ усопшемъ, хотя бы надлежало не столько плачемъ, сколько хвалою почтить память его, а я выразилъ одно только чувство моей глубокой скорби!… Другимъ предстоитъ еще воздать достойную хвалу блаженному мужу. Пойдемъ! надгробный обрядъ кончается… Да будутъ намъ предметомъ подражанія добродетели усопшаго и да сохранимъ въ памяти нашей примеры имъ намъ преподанные!

Владыко мой святый! благодарю прежде всего твое святейшество за похвалы, которыми ты удостоилъ меня, ибо, желая меня утешить, ты приписалъ мне достоинства, которыхъ я не имею, которыя не принадлежатъ мне, но высокому совершенству, добродетели и мудрости твоего святейшества. — Видя ихъ издавна вмещенныхъ въ тебе и удивляясь имъ, я не преставалъ доныне воздавать твоему святейшеству чествованіе, принадлежащее отцу, учителю, наставнику моего детства; я всегда руководился твоими мненіями, правотою твоихъ догматовъ и речей — и ты самъ это признаешь. И даже, когда я действовалъ не по твоимъ мыслямъ и даже отклонился отъ твоихъ правилъ, — ты не счелъ меня недостойнымъ находиться при твоемъ святейшестве, оставаться твоимъ сыномъ, твоимъ ученикомъ, въ чемъ и свидетельствуюсь самимъ тобою. Ты знаешь, что я всегда обращался къ тебе съ неограниченною доверенностію, раскрывая тебе глубины моего сердца, — и это былъ залогъ моей верности, даже въ самое то время, когда я не принималъ наравне съ другими явнаго участія въ подвижничестве твоего святейшества. Но я не останавливаюсь более на этомъ времени. Кто лучше твоего святейшества знаетъ все эти обстоятельства? Неоднократно, съ полною доверенностію, я чистосердечно передавалъ тебе мои сокровеннейшія мысли по сему предмету, испрашивая, твоего прощенія — и ты не отказалъ мне въ ономъ! Но ныне, когда, съ помощію Божіею, я отбросилъ съ презреніемъ все происходившее со мною и соделался искреннейшимъ и явнымъ защитникомъ истины, — ты видишь меня вполне готовымъ на проповедь чистаго Православія отцевъ нашихъ, согласно цели твоего святейшества. Я говорю такимъ образомъ не оттого, чтобы я думалъ, что твое святейшество находится близкимъ къ кончине и готовымъ оставить этотъ міръ; мы надеемся, что Господь поможетъ тебе побороть твою болезнь и оставитъ тебя среди насъ — довершить твой подвигъ. Еслиже, по Божіему предопределенію, Ему единому известному, ты долженъ отойти отселе и переселиться въ жилище успокоенія, тобою самимъ уготованное, то я торжественно обещаю передъ лицемъ Божіимъ, передъ святыми Его ангелами, невидимо насъ окружающими, и передъ благочестивыми мужами, здесь предстоящими, что, при техъ же обстоятсльствахъ, я потщусь заменить твое лице, твое слово, пламенно любя и защищая то, за что ты подвизался, — безуклонно, твердо ратоборствуя за Православіе, не щадя жизни, до последней капли крови, до моей смерти, хотя бы подвигъ превышалъ мои силы! Но я уповаю, что ты же, святейшій отецъ, пополнишь мои действія, ты, испытанный въ подвигахъ, ты проявишь намъ свою помощь даже и въ той жизни, живя блаженнымъ созерцаніемъ Божіимъ.