Иоханн Таулер - Царство Божие внутри нас

Проповеди Йоханна Таулера

Перевод И.Прохоровой

Что такое христианские мистические учения вообще и немецкая мистика в частности? Начнем с последнего. Понятие «немецкая мистика» не является четко определенной категорией. Своим происхождением и введением в прошлом веке в научный оборот оно обязано ученику Гегеля Карлу Розенкранцу, который с некоторым пафосом использовал его, рассматривая развитие «немецкого духа» в философии Гегеля. Начало этого «немецкого духа» он усмотрел в мистическом богословии Майстера Экхарта и его учеников. Следующий взлет интереса к немецкой мистике приходится на 20—30-е годы уже нашего века, когда Майстера Экхарта и его окружение попеременно пытались использовать то идеологи фашизма, то марксизма, представляя его то носителем сумрачного немецкого гения и апостолом белокурых германцев, то исключительно народным проповедником [1], [2]. Следующая по времени волна интереса к немецкой мистике началась в середине 60-х годов XX века и продолжается до сих пор. Результатом ее стало полное выведение немецкой мистики за какие бы то ни было политические и национальные пределы и как следствие этого вывод, что «немецкой» ее можно назвать только по немецкому языку, на котором были выражены представления этих богословов, и по тому, что жили они в Оберланде — области Верхнего Рейна, или Южной Германии, где исторически родилось и к началу XIV в. окончательно оформилось это религиозное течение.

В последние годы произошел настоящий исследовательский бум в изучении немецкой мистики и превалирует в нем изучение наднационального богословского аспекта, который оказался гораздо интересней национальных, «народных», особенностей. Немецкая мистика — это прежде всего церковная христианская мистика. Богословский словарь [3], объясняя это слово применительно к христианской, иудейской или мусульманской духовной жизни, приводит следующее его значение: «опыт внутренней, непосредственной встречи человека с основополагающей для него и всего сущего божественной бесконечностью». Для христианских мистиков самым важным было именно «опытное» постижение Бога, подобное тому, что было у первых христиан, которые сами видели, слышали и ощущали Его. Кроме того, христианская мистика — это мистика Писания, мистика, нерасторжимо связанная с апостольской Церковью и с отцами Церкви. В свете этого главного ее качества совершенно несерьезными кажутся разговоры о влиянии на нее то пантеизма, то монизма, то суфизма и чуть ли не индийской йоги, хотя, несомненно, всех их роднит стремление к Абсолюту.

Именно в своем «опытном» познании встречи с Богом немецкая мистика целиком находится в русле древнехристианской мистики, присущей христианству по самой его природе, и, как и все мистические христианские учения, она естественным образом связана и с греческими языческими учениями о возврате человеческой души из материального мира назад к Богу, и с восточными мистическими учениями.

Расцвет немецкой мистики обычно связывают с именем Майстера Экхарта, но ему предшествовало существование замечательной «женской» духовной мистической литературы и уже долгое знакомство с сочинениями Дионисия Ареопагита, который стал известен в Европе в IX в. и сочинения которого оказали самое сильное влияние на Майстера Экхарта.

С началом XIV в. в богословии вообще происходит определенная «смена вех», отход от схоластики, пли «учености», с ее строгой иерархией авторитетов, жесткими правилами цитирования и безусловным почтением к мнениям предшественников. Замечательный историк Л. Н. Гумилев говорил: «Схоластика — это система сносок». Но за этой «системой», безусловно очень ценной для сохранения преемственности в науке, стало исчезать живое религиозное чувство, которое не могли заменить ссылки на великие умы прошлого. Хотя смена эта происходит очень мягко, при совершеннейшем почтении ко всем старым авторитетам и при безусловной отсылке к ним, но центральным и в религиозной жизни, и в богословии опять становится главное — непосредственная встреча с живым Богом. Передача остроты и яркости переживания этой встречи была тем сильнее и тем заразительней для окружающих, чем более близок и понятен им был язык, на котором об этом рассказывалось. До XIV в. языком Церкви в Германии была исключительно латынь, на ней совершалось богослужение, на ней писали богословские трактаты. Расцвет немецкой мистики связан еще и с тем, что впервые живой опыт богообщения был выражен на народном языке, а отсутствие точных богословских терминов, которые еще только нащупывались, с лихвой компенсировались чувством и воображением. Анализируя сейчас многие положения Экхартова учения о соединении с Богом, ученые приходят к парадоксальному выводу [4], что высказывания, навлекшие на него обвинения в ереси, а он был признан виновным в 22 из 28 предъявленных ему обвинений, часто — результат неправильного перевода и неразработанности богословской терминологии на немецком языке. Ведь даже многие и многие годы спустя народный язык считался недостойным того, чтобы на нем писать столь серьезные вещи. И если в литературе латынь дрогнула под натиском поэзии как наиболее интимного словесного творчества еще в XIII в., то в богословии, где она сохранялась дольше всего, ее решительно потеснили только в первой половине XIV в. и только потому, что изменился характер религиозной жизни, связь с Богом стала гораздо более непосредственной и интимной и для ее выражения потребовался живой язык. Большую роль в этом сыграли два нищенствующих ордена — францисканцев и, особенно, доминиканцев. В отличие от старых орденов, бенедиктинцев и цистерцианцев, которые строили свои  монастыри вдали от больших поселений и оттуда вели свою миссионерскую и просветительскую деятельность, францисканцы и доминиканцы устраивали свои  монастыри посреди городов, ставя своей задачей обращение беднейшего населения, долго остававшегося лишь формально христианским, но не затронутым верой по-настоящему. Нищенствующие монахи подавали этим беднякам наглядный пример следования за Христом и, конечно же, они разговаривали с ними на их языке — «народном» немецком языке [5].

Исторически поводом для «литературного» развития богословских мистических учений на «народном» языке была поставленная перед братьями-доминиканцами в конце XIII в. задача окормлять насельниц многочисленных женских монастырей, примыкавших к их ордену [6]. Сестры не знали латыни и говорить проповеди для них нужно было по-немецки. Следует сказать, что братья-доминиканцы очень серьезно отнеслись к своей новой задаче, и их проповеди, для которых поначалу они с трудом подбирали немецкие слова, вскоре превратились в настоящее духовное руководство и школу мистической практики. Кроме того, проповеди эти говорились для хорошо подготовленной аудитории. В женских монастырях была жива традиция древней женской мистики XII и XIII вв., наиболее яркими представительницами которой были Элизабет из Шенау (ум. 1164), Хильдегард Бингенская (ум. 1179) и Мехтхильд Магдебургская (1212—1299), автор впервые написанного на немецком языке автобиографического сочинения «Откровения сестре Мехтхильд из Магдебурга, или Льющийся свет божественности» [7], представляющего собой запись исключительного по силе и достоверности свидетельства непосредственного общения с Богом и соединения с Ним. Это первое мистическое сочинение на родном языке невероятно высоко поднимало планку требований к проповедям в женских монастырях и по богословской глубине, и по эмоциональному накалу.