Юрий Калещук - Непрочитанные письма

— По-моему, ты что-то путаешь, Сергеич... Похожая была история, но не эта.

— Ну, ты вообще, Яклич... Даешь. Я — путаю?! Выходит, ты про нас лучше знаешь, да?

— Выходит.

— Да-а... Вот и свяжись с таким. Потом не развяжешься...

— Что-то мы с тобой сильно развеселились, Сергеич. Не к добру это.

— Не говори. Помню, на Самотлоре однажды было такое... Сидим мы с Китаевым в балке, и как нашло на нас — то он какую-нибудь смешную историю вспомнит, то я. Хихикаем, в окошко поглядываем, но больше по привычке, чем для порядка: на вахте Сухоруков, так что все должно быть нормально... Китаев — знаешь его коронный номер? — про Колю-охотника излагает, как тому медаль «За победу над Германией» Михаил Иванович Калинин вручал. Лично.

— «...И тут мне товарищ Калинин еще столько орденов на грудь навешал, что меня вперед качнуло...»

— Помнишь, да? Ну и я раз сто слышал — все равно смешно. Ты его видел?

— Кого?

— Колю-охотника.

— Н-нет. Я вообще думал, что это миф. Апокриф. Микула Селянинович.

— Ну да, апокриф! Этот Микула Селянинович, между прочим, твой коллега. Он еще после на радио работал, в районе. Такие передачи выдавал! Дело кончилось тем, что окрисполком принял специальное постановление: всему населению того района выдать офицерские ремни.

— Зачем?

— Чтоб пупки не развязались!

— Ну, Сергеич!..

— Ладно. В общем, сидим мы в балке с Китаевым, посмеиваемся, только я собрался очередную байку зарядить — дверь хлопает. Вбегает Сухоруков: «Беда, мужики!» Мы — на буровую!.. Да, тут еще вот что надо сказать. Мы там, на Самотлоре, маленечко хитрили, из-под кондуктора шли на воде, гидроциклон и «ша-энку» отключали, раствор сам собой нарабатывался к сеноману. Ну, а сеноман — пласт коварный, но с ним главное что? Пройти все триста метров не останавливаясь — и тогда порядок. Вот это у нас в тот раз и не вышло. Мы в сеномане всего метров сто пробурили — и турбобур скис. Что делать? Выход только один — идти на подъем. Но рискованно!

— Можно выброс спровоцировать...

— А то! Но другого выхода нет. Китаев мне: «И что же ты решил, технолог многомудрый?» Я говорю: идем на вира. Ну, говорит, пошли... Сухоруков ухмыльнулся, однако слова не сказал, хотя понимает, чем это пахнет: сам бывший бурмастер. Поднимаем. Потихонечку поднимаем, осторожно... Вахта сухоруковская — классная вахта, помнишь, каждый свое дело знает. Ну и мы оба с Васильичем здесь же стоим. Вроде бы спокойно стоим. Это позже мне Сухоруков сказал: «Да у вас и лиц-то не было. Два блина непрожаренных, а не лица». Ближе к верхам стало раствор переливать. Дальше — больше. Последние свечи тянули — раствор чуть не до кронблока хлестал. Подняли турбобур — его за «палец», оттуда другой, опробованный в комплекте с долотом — между прочим, это мы с Китаевым придумали: наготове держать сменный турбобур, потом и Лёвин у нас это перенял. И вниз! Надо бы еще УБТ, утяжеленную трубу... Сухоруков, хотя я и не сказал ему ничего, почувствовал и прохрипел: «УБТ не успею, Сергеич!» И майна. Одна свеча, вторая, пятая... Метров за десять до забоя пошли с проработкой. Ну и оставшиеся двести метров сеномана — со свистом. А потом вернулись в балок, поглядели с Васильичем друг на друга — и только тут дух перевели, только тогда поняли, мимо чего проскочили, из чего выскочили...

— Сергеич, — заглянул в предбанник Попов. — Там нефтяники на связи. Что-то насчет передвижки...

— Понятно что. Сейчас будут требовать, чтобы мы на пятьдесят метров дернулись. А не на пять. Чтобы эта скважина сразу к ним отошла... Скорей-скорей-скорей! Дай-дай-дай!

У рации томился худощавый, узколицый человек, чем-то похожий на Бернеса той его поры, когда был он на экране лихим пулеметчиком Аркадием Дзюбиным. Так и казалось, что сейчас достанет откуда-нибудь из-под стола старенькую гитару и запоет: «Шаланды, полные кефали...»

Но звали его Игорь Геннадьевич Занин, и был он начальником вышкомонтажного цеха, а говорил вот что:

— Попозже не могли спохватиться? Ну что за манера у них такая — из рук все выхватывать? Длинная передвижка тут только одна по проекту, между батареями в семь и восемь скважин, а на деле как было? Четыре скважины пробурили — давай пятьдесят метров. Еще две — опять пятьдесят. И решение принимают только накануне. Вот и гони сюда всю бригаду, где и трое могли бы управиться. Это, конечно, когда все подготовлено. А если так: задницу пятерней подхватывай — и гони!

— Да сейчас про пятидесятиметровую передвижку и говорить нечего, — поддержал Макарцев. — Трасса не готова. Отсыпки нет. Это ж на две недели надо буровую останавливать!

— И вот что обидно, — сказал Занин. — Они эти скважины у нас из рук вырывают, подгоняют всю дорогу, буровикам не дают работать, заставляют осваивать скважины с тяжелых станков, только чтоб поскорее, а когда у нас все готово, так эти скважины вроде бы им уже и не нужны, то у них труб нет, то еще что-то там не туда пошло... Вон у Юдина — ему только четыре скважины дали пробурить и на пятьдесят метров дернули. Так уже целый год стоят эти скважины под давлением. Какой-нибудь пьяный тракторист сковырнет арматуру — и все там будем!..

Нефтяники и буровики повязаны так, что друг без друга им просто нечего делать. Нет скважины — нет нефти, а скважины можно пробурить только тогда, когда вышкари смонтируют станок, да и буровой станок надо сначала изготовить на заводе, а для этого потребны труд, металл, энергия, — не разорвать эту цепь, как ни старайся.

И все же частенько стараются — не те, так другие.

Бурение с искусственных островов предполагает несколько фаз — в батареях скважины отстоят друг от друга на пять метров, и, пока не завершено строительство всей батареи, эксплуатировать скважины нельзя по соображениям безопасности. Но после длинной передвижки они передаются добытчикам в их безраздельное владение. На устоявшихся нефтепромыслах так оно обычно и делается — последовательно, планомерно. Однако когда горит план, наступает пора традиционных озарений типа «давай-давай». Я не говорю о том, что это удорожает строительство куста в целом — сиюминутный выигрыш непременно обернется потерями куда большими, нежели те, казавшиеся спасительными, приобретения...

— Нефтяники вообще только про сегодняшний день думают, — сказал Макарцев. — Будто не понимают, что без фонда скважин им завтра можно будет чемоданы укладывать. Или сухари сушить...

— Скважин не хватает, Сергеич. Насколько я понимаю, вы нефтяников особенно не балуете, — сказал я. — Так что нервозность их можно понять.

— Можно. Все можно. Всех понять можно, — буркнул Макарцев. — Вот что, Игорь Геннадьевич. Будем готовиться к пятиметровке. Это я на себя беру.

— Гляди, Сергеич. Тебе отвечать.

— Мне, — согласился Макарцев.