Виктория Угрюмова - Имя богини

– Я никогда не хотел задумываться над этим, дитя. Вселенная велика, и, став старше...

– Став старше, я не стану хуже, папа. Во всяком случае, не хочу стать хуже. Я еще помню, что значит честь, свобода, достоинство и ответственность. И не буду сидеть сложа руки.

Барахой смотрел на нее испуганно. Она совсем не напоминала ему собственную дочь. Перед ним стояла решительная, сильная женщина, узнавшая горе и радость, счастье и печаль, любовь и потери. И она собиралась сражаться. Это он понял очень и очень хорошо,

– Неужели вы оставите этот мир беззащитным? Неужели бросите ваше творение на произвол судьбы? Барахой задумался:

– Я обещаю тебе, что приму решение. И что не оставлю этот мир.

– Правда?

– Правда. Ведь иначе я не смогу смотреть тебе в глаза?

– Не сможешь, – твердо ответила Каэтана.

– Значит, я приму решение. А какая вторая вещь беспокоит тебя?

– Я очень хочу уйти отсюда и побродить по миру. Я гасну изнутри...

– Что с тобой? – встревоженно спросил Барахой.

– Память, обычная память о тех, кто не дошел со мной до этого храма. Страшная боль – до крика, до воя.

– Нам нельзя кричать, – тихо произнес Древний бог. – Разве сердце Экхенда кричит?

Каэтана невольно прикоснулась рукой к талисману.

– Нет, отец. Только согревает и оберегает.

– Вот видишь.

– Я знаю. Но поверь, это ужасно. Я хожу среди колонн, смотрю, какие они огромные, мощные, устремленные ввысь, – а вижу Бордонкая. Я рассказала Траэтаоне о его смерти, и он скорбел о великане.

Здесь много альвов – служителей и паломников, – и в каждом мне чудится Воршуд. Собак и волков я вообще не могу видеть. А Джангарай и Ловалонга снятся каждую ночь и зовут с собой. Сам рассуди – можно ли так жить?

– Тебя никто не заставляет так жить. Ты сама себе это выбрала. Когда ты родилась, мы с матерью не знали, какое могущество тебе дано. Не знали, есть ли оно у тебя. Долгое время твоя божественная суть вообще ни в чем не проявлялась. А магия почти не давалась тебе. Мы удивлялись, хоть и любили тебя ни на каплю меньше. А потом как-то в одночасье выяснилось, что ты носишь в себе множество разгадок тайн, сути вещей.

Ну же, вспоминай, напрягай память. Странно, что эта мысль еще не пришла тебе в голову. Ты же делаешь это каждый день, каждый час, каждую минуту. Скажи, ты их хорошо помнишь?

Безумная надежда мелькнула в глазах Великой Кахатанны.

– Ты хочешь сказать, что я могу... что это вообще возможно?

– Конечно. Никто никогда не умел этого делать, а ты могла. Недаром тебе и храмы сооружали получше. Недаром к тебе и приходят навсегда. Ты должна помнить, что суть предмета или живого существа важнее той формы, в которую она заключена. Возьми любую форму, вложи в нее суть, и ты получишь истинное. И вообще, милая, кто кому должен это рассказывать? Вспомни, как они смеялись, ходили, говорили. Ты знаешь все их мысли, все устремления. Собери все это в памяти и принимайся за работу. Они в тебе – отпусти их.

– Я всегда хотел иметь девочку, – тихо проговорил Барахой, водя рукой по ее волосам. – Маленькую. Чтобы дарить игрушки, защищать и быть ей всегда нужным. Я как-то не задумывался над тем, что однажды она вырастет. А когда это произошло, то случилось само собой, совершенно неожиданно для меня. И я не знаю, что теперь делать.

Игрушки тебе не нужны. Защитить я тебя не сумел, а мудрости и силы у тебя не меньше, чем у меня. Но все равно, помни, что я люблю тебя и буду стараться во всем помогать. Позови, если будет нужно. Или просто так – обязательно позови. Поговорим. А может, попутешествуем, если, конечно, отпросимся у твоего грозного Нингиш-зиды. Я знаю массу интересных мест, тебе понравится.

Он поцеловал Каэтану в лоб, сжал ее в объятиях и исчез.

Следом за ним исчез с храмовых ступенек и скомканный плащ, и... бутыль с вином из храмовых запасов.

Увидев это, Каэ рассмеялась звонко и счастливо – впервые за все это время.

Богиня деловито пососала поцарапанный палец и опять по локоть погрузила руки в глину. Она добыла себе большой кусок размером с собственную голову и с увлечением им занялась. Работая, она разговаривала с кем-то, кто жил уже внутри этой бесформенной массы; спорила с ним, соглашалась, напевала под нос песенки и иногда прислушивалась, словно надеялась получить ответ.

... Накануне на взмыленном жеребце прискакал вестник с сообщением, что великий император, Потрясатель Тверди, Лев Пустыни, аита Зу-Л-Карнайн со свитой прибудет через месяц в Сонандан, чтобы поклониться Великой Кахатанне, а также испросить у нее совета и благословения...

Через несколько часов под пальцами Каэтаны проступили знакомые до боли черты округлого лица. Удивленно смотрели большие круглые глаза, круглые уши были плотно прижаты к голове, а мягкая податливая глина постепенно превращалась в кокетливую шапочку, сдвинутую набекрень.

Работы было много, а времени – всего месяц. И она торопилась, чтобы успеть к назначенному сроку.

Каэтана лепила Воршуда.