Александр Иличевский - Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник)

Вечером играли в «верю – не верю», гуляли по поселку, бросали камушки соседскому пуделю Флику (неутомимая, вероломная помесь макаки и терьера), топили печку, задвигали вьюшку, мать Кати, наконец, протерев очки, гасила папиросу и шла укладываться в дальней комнате за шкафом с кружевами. В окна веранды наползали звезды – прислушавшись, Королев и Катя стелили на пол два каремата, становились на колени и, срывая одежду, сходились в безмолвной схватке.

Через полгода зарплата Королева утроилась, он купил себе компьютер, занял досуг программированием, но однажды Катя выехала на встречу с клиентом, вместе с девочкой пересела в джип, хлопнуло шампанское, водитель гоготнул и вышел покурить, американец цокал языком, звенел бокалом и шарил по коленкам, напротив, вынырнув из подворотни, заслепили два лохматых шара фар, водитель, прикрыв лицо ладонью, отщелкнул бычок, качнулся, поспешно схватился за поясницу, сполз вниз.

Дальше только точки белой крупы затюкали, снежинки зазвездились по боковым и лобовому, лицо американца остановилось, стекло, ослепнув, провалилось, и поток белизны накрыл – и смел ее и вынес прочь из Замоскворечья, Сокольников, из города, из детства – вдаль от мамы, Королева: их лица утонули в белой мгле, которая бешено сгустилась в потемки – и разошлась пустым потоком.

Дальше ничего не было, и очнулся Королев спустя два года в городе Александрове. На заводе, выпускавшем телевизоры, он работал наладчиком конвейерной линии, на которой собирались компьютерные мониторы.

Для компании «Восход» выгоднее было покупать детали мониторов в Сингапуре и собирать их в России. Обычно Королев стоял в цеху на втором ярусе и наблюдал, как лента внизу несла расчерченные параллелограммы плат, как над ними водили руками слепцы с выразительными крупными лицами, в белых халатах, в синих целлофановых шапочках и нарукавниках. Вздев горе́ запавшие бельма, они опускали сырые пальцы в коробочки, проворно наживляли ножки транзисторов в монтажные гнезда, трогали, отжимали, погружали кисти рук в воздух, отправляли платы дальше – по направлению к участку глубокой пайки, где в травочной ванне темно дымилась «царская водка» – и чуть дальше сверкало раскаленное зеркало припоя…

Случалось, к Королеву подходил бригадир сборщиков – Семен Кустодиев – и, глядя в пустоту, спрашивал разрешения петь во время работы. Репертуар слепцов ограничивался песнями Гражданской и Отечественной войн. «Катюша», «Щорс», «Темная ночь», «Полем вдоль берега крутого», «Журавли».

Заслышав распевку, Королев старался поскорей уйти из цеха.

Закончилось всё тем, что заводскому Обществу слепых были выданы таможенные льготы. Таким образом, оформляя свои и чужие грузы на слепых, «Восход» мог заработать хорошие деньги. Сборкой мониторов руководил хваткий юноша – Петр Наливайко, недоучившийся студент Ленинградского матмеха. Узнав о льготах, он выпучил глаза, расчесал пятерней бородку и, подсчитав в уме годовую прибыль от аферы, яростно воскликнул:

– Да за такие деньги всему «Восходу» можно глаза повыкалывать!

Через два месяца сборочный цех превратился в таможенный терминал, а еще через полгода Наливайко ретировался в Сингапур, спасаясь от уголовного дела, заведенного попечением конкурентов на контрабандном поприще. На дорожку он где-то прихватил кредит под залог склада, и скоро в Александров приехали судебные приставы. Вывалившись из пропылившего «пазика», вооруженная команда фантомасов уложила слепых на пол. Как единственного зрячего, следователь взял Королева в оборот. Но тот настолько ушел в себя, в неподвижный взгляд и заикание, что следователь выругался:

– Подонки, дебила над слепыми поставили матрешки собирать.

Приставы забили автобус мониторами – и провалились.

Слепые хоть и были распущены по домам с сохранением зарплаты, привычке изменить не смогли. Они приходили утром к цеху и по стенке, оберегаясь от бесшумных юрких каров, пробирались внутрь, усаживались в красном уголке за длинный стол.

Слепые не пили чай, остерегаясь пролить, ожечься. Королев выставлял им пряники, сушки, карамель, лимонад. Бригадир Кустодиев исполнял роль концертмейстера. Однажды Королев закрыл глаза и попробовал вполголоса присоседиться к их пению. Через минуту его пробила дрожь.

Королеву казалось, что вокруг слепых зыбила, дышала воронка. Ему трудно было находиться рядом – реальность вокруг них была разрежена. Она запутывалась, заштриховывалась, заплеталась сверхточными движениями пальцев, разносилась вдребезги по околесице разнобоя слепых взглядов. Он всё время проваливался в их слепоту, невольно пускаясь в долгие лесные переходы, полные сумрака, полные то решетчатых, то пупырчатых, колких дебрей. Голова кружилась при выходе в открытое поле, отброшенное негативом, в лабиринт перелесков, в область сна наяву – и, очнувшись, Королев спешил податься прочь, на твердое зрячее место. И так однажды не стал останавливаться на задах за цехом, курить одну за другой в кулак, пинать проржавленную цистерну с надписью «Кислота!», выбивая из нее тягучий «бом-м, бом-м-м-м», – а вышел с территории, дошел до вокзала и сел в электричку – налегке, бросив пожитки на съемной квартире, в которую никогда так и не вернулся.

В Москве он сначала снял квартиру в Бибирево. Не любил эту фатеру – приезжал только переночевать, весь день пробродив по городу. Покупал у метро на завтрак пачку крабовых палочек и майонез, заходил – и заваливался спать. До него квартиру эту снимал один из сотрудников «Восхода» – ушлый парень, подключившийся к соседскому телефону и наговоривший с Сингапуром и Саратовом тысячу долларов. Вскоре пьяные дружки соседки избили Королева в подъезде, выместив на нем неисполненный заказ.

На следующий день Королев устроился ночным сторожем в фирму, торговавшую электронными микроскопами. Ночевал он в демонстрационном зале, где стоял настроенный микроскоп. Ночью Королев иногда включал его. В окуляре плыло ослепительное поле микронного образца, по которому рельефной тенью, подобно Скалистым горам, залитым с орбиты солнечным светом, шириной всего в несколько атомов золота шли надписи: «АНГСТРЕМ», «АТОМ», «СЛАВА КПСС», «РАДОСТЬ».

Контора находилась в переулке у Большого театра, и утром он не отказывал себе выйти покурить в портик, на пустой театральный подъезд. Ему нравилась колоннада, ее возвышенность, устремленность, открытость городскому ландшафту, – он воображал себя стоиком, что будто бы гуляет в Стое, раскланиваясь с воображаемыми философами, оправляя тогу, подходит к кружкам Зенона, Хрисиппа, Клеанфа, слушает, спорит, поддерживает мнения.