Василий Скрипов - Душа и парус выплывут из дали…

Когда читал маленькому сыну, а потом крошечной внучке сказку про Машу и медведя, где косолапый говорит: «Сяду на пенек, съем пирожок», то каждый раз вспоминал мамины пирожки.

А теперь мамы нет, некому испечь пирожки. Да и на Урал я стал ездить реже. Там живет только моя старшая сестра Нина, которую я навещаю, но не так часто, как родителей, пока они были живы. О сестре рассказ впереди, она очень дорога для меня, а сейчас вернусь к маминой стряпне. Теперь, в какое бы путешествие я не ехал, один или с женой, сидя в поезде или автобусе, открывая сумку с нехитрой снедью, взятой в дорогу, произношу мысленно: «Сяду на пенек, съем пирожок». И говорю об этом моей супруге, если она со мной, и она понимающе улыбается, и кажется, что наши матери никуда не ушли, они с нами, пока мы живы.

***

Но не только пироги пекла мама. На ней лежало все хозяйство нашего немаленького дома. И за огородом следить, и печь затопить, и курочек покормить, и поросенка не забыть, и за непутевым поздним ребенком (то есть за мной) проследить, и на работу не опоздать. Она трудилась в школе – сначала учительницей начальных классов, потом воспитательницей групп продленного дня.

Конечно, по домашнему хозяйству хлопотали и отец, и дети – мои старшие сестра и брат, и все-таки основная ноша лежала на материнских плечах. Кто жил в обычном деревенском доме – поймёт, о каких объемах домашней поденщины идет речь. К тому же отец работал на металлургическом заводе в три смены, естественно, сильно уставал, особенно после ночной вахты, когда днем приходилось отсыпаться. Сестра поступила в медицинский институт в Свердловске и жила там в общежитии, приезжая только на выходные. Толя, который был на десять лет старше меня, тоже вскоре уехал учиться в профтехучилище. Ну а от меня, болезненного, было мало пользы, хотя кое-что и мне доставалось, например, копать грядки под картошку, окучивать ростки, полоть сорняки. Сейчас понимаю как тяжело приходилось маме и поражаюсь, где она черпала эти силы.

***

Мама была родом из поселка Арти, это рядом с городом Красноуфимском, в сотне километров от Ревды в сторону Москвы. В этих местах сходятся границы Свердловской и Пермской областей, а также Башкирии. Река Уфа там делает крутые изгибы между живописных холмов, и от открывающихся видов захватывает дух. Когда поезд на Москву проезжает Красноуфимск, я всегда прилипаю к окну и наслаждаюсь проплывающими пейзажами. Кстати, и я там родился, только не в Артях, а чуть подальше, на лесоучастке Устье-Югуш…

Из Артей в Ревду наша семья переехала, когда мне было года три. Впоследствии мне довелось там побывать только раз, когда в десятилетнем возрасте ездил с мамой в гости к родственникам. В памяти моей мало что осталось – огромные деревянные дома тети и дяди, крутые холмы, просторные деревенские улицы, на которых я играл со своими троюродными братьями и сестрами. Бабушек и дедушек уже не было в живых.

Мама говорила, что меня назвали в честь ее отца Василия Козлова, который участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах. Дома у нас висел его портрет – бравый мужчина в фуражке, с пышными усами, веселыми глазами. Мама рассказывала, что семья у них была зажиточная, держали конюшню, но потом деду пришлось вступать в колхоз и сдать в общее пользование всю скотину. Он потом заболел и умер рано, в 45 лет. Маме тогда было всего 13 лет, в семье она была старшей дочерью, жили бедно, голодали.

Поэтому мама рано начала работать, после восьмилетки в 15 лет, учительницей в школе соседней деревни Ново-Златоуст. Успевала учиться заочно в педагогическом училище. А во время Великой Отечественной, из-за нехватки людей, ее назначили заведующей детским домом в деревне. После войны она всю дальнейшую жизнь трудилась в школах.

Учительница начальных классов, воспитательница групп продленного дня, детских клубов. Не самая престижная, низкооплачиваемая работа, но мама ее любила и не роптала. Часто брала меня с собой в эти группы, рано познакомила с букварем, и лет в пять я уже освоил чтение. Помню, как декламировал перед школьниками, которых опекала мама, заключительные стихи букваря:

И дорогому букварю

я говорю: благодарю!

Ты – книга первая моя.

Теперь читать умею я.

На свете много книжек есть.

Все книги я могу прочесть!

С тех пор я начал «глотать» книги одну за другой. Тогда я еще нормально слышал. В шесть лет тяжело заболел и через год оглох от лекарств. Вот когда умение читать очень пригодилось, буквально спасло меня во время многолетнего лечения. Но это уже совсем другая история.

***

Теперь я понимаю, что маме не хотелось отдавать меня в школу для глухих детей. Зачем, если моя учеба в массовой школе и так шла успешно. Врачи рекомендовали заниматься со мной развитием слуха и чтением с губ, и родители делали все, что могли. Возили меня к сурдологам в Свердловск, на занятия с логопедом, занимались со мной дома «губной наукой», хотя и без особого успеха.

Тем не менее, мама понимала, что в будущем мне предстоит жить с такими же, как я, глухими. Вероятно, об этом ей говорила председатель районного правления общества глухих в Ревде. Помню ее фамилию – Арефьева. Она была глухая, но хорошо считывала с губ, и мама иногда ходила со мной в клуб ВОГ и подолгу беседовала с ней. А я в это время разглядывал журнал «В едином строю» и копался в книжном шкафу, – у клуба была своя библиотечка, небольшая, но я не мог тогда пропустить ни одного книжного собрания, чтобы не нарыть пару интересных томов.

Так постепенно мама пришла к нелегкому решению – отдать меня в школу глухих. Была такая в Свердловске. И настал день, когда меня повезли туда на смотрины.

Хотя я уже знал ручную азбуку, но в школе глухих, когда увидел толпу жестикулирующих ребят, растерялся и испугался. Куда я попал? Неужели это моя судьба? Было и страшно, и любопытно.

Но после беседы с директором школы (там присутствовала и представитель Ленинградского ЛВЦ), маме посоветовали оставить меня в массовой школе, а после восьмого класса ехать в Ленинград и поступать в техникум. Помогло то, что я учился еще и в художественной школе, а в ЛВЦ как раз было художественное отделение. Так моя судьба была решена.

***

Матери всегда тяжело разлучаться с любимым ребенком, а именно таким я у нее, видимо, был. И потому, что оказался поздним чадом (маме было около сорока лет, когда я родился), и потому, что часто болел. Нелегко расставаться, но необходимо. Как хорошо сказано в стихах Василия Ширкова:

Извечно лишь за дымкой окоема

Вся память наша, и судьба, и свет…

В житейский путь уходит сын из дома,

И мать глядит из-под руки вослед…

Но разлука с родителями была еще впереди. А поначалу мама повезла меня в Павловск на экзамены… У 15-летнего парня голова пошла кругом от красоты и величия Ленинграда, ведь до этого я из крупных городов видел только наш Свердловск, который в 70-е годы наполовину состоял из бревенчатых домишек и бараков. С уральских простеньких улиц попасть в европейский город, полный шедевров архитектуры! Для полного комплекта – Павловск с его шедеврами, дворец императора Павла Первого, парк рядом с техникумом. Конечно, я сразу почувствовал, что хочу остаться здесь, что должен поступить или умереть.