Светлана Глинская - Прибой незримый сердца

– Хотите, навестим его вместе? И город посмотрим.

– Вы серьёзно? – удивилась я, снова вскинув на тебя глаза.

– Вполне. Время можно найти, – ты пожал плечами. – Почему бы не начать с Риги? – произнес ты уверенным, не требующим возражений тоном. Мы продолжали смотреть друг на друга, и вдруг оба засмеялись.

Мы только познакомились, а ты уже как будто видел грядущее и знал, что будут поездки, хоть и нечасто, и мы будем вместе, хоть и… недолго.

Ты был живым заключительным аккордом, удивительным логическим обретением того далёкого летнего дня, сполна насыщенного событиями и моими эмоциями, и я чувствовала, что стою на пороге новой и прекрасной жизни.

Я была абсолютно, безмерно счастлива.

Завариваю утренний чай с имбирём и мятой. Много лет я предпочитала пить утром кофе, но иногда в силу некоторых причин, называемых жизненными обстоятельствами, привычки имеют обыкновение меняться.

Любовь к кофе, конечно, осталась. Если насы́пать в турку две чайные ложки арабики среднего помола, добавить – буквально на кончике ножа – крошечную порцию соли и зёрнышко кардамона, получится восхитительный ароматный напиток, волшебным образом поднимающий настроение. Я балую им себя в выходные дни; в будни готовлю чай, чаще – травяной, памятуя о непременной его пользе.

Чищу и тру на мелкой тёрке корень имбиря, и моя уютная кухня мгновенно наполняется приятным терпким ароматом эфирных масел, входящих в состав этого удивительного природного продукта. Веруя в его несомненную пользу, почти каждое утро я стараюсь готовить имбирный чай с лимоном и мятой для моей семьи, несмотря на юношеский скептицизм сыновей относительно моего рвения. Хотя, возможно, это и не скепсис вовсе, размышляю я порой, а принятие неизбежности жизни, дескать, чему быть – того не миновать, а это значит, что мои дети мудрей меня, неугомонной женщины-матери, вечно мятущейся в попытках достижения лучшего результата. Однако я твёрдо помню замечательную пословицу, всегда произносимую бабушкой, а после – мамой: «Делай, как до́лжно, и – будь, что будет», усомниться в которой ни разу не позволила мне жизнь.

Когда у нас с мужем родился первенец, мы втроём часто навещали стареньких родителей моего отца, бабушку и дедушку, искренне радующихся каждому нашему приезду. Вспоминаю напутствие дедушки, которому всегда старалась следовать: «Ты должна сделать всё возможное, чтобы у твоих детей было счастливое детство». У меня ведь оно, несомненно, было счастливым. И материальные блага здесь ни при чём, дело-то не в них: мы жили, как все. Счастливое детство – это своеобразный генератор хороших человеческих качеств. Это некая ступень в дальнейшую жизнь, нематериальная её опора.

Сызмальства мы ценили человеческие взаимоотношения превыше прочего. Это осталось во мне на всю жизнь и всегда казалось естественным. Крепость этих взаимоотношений вырастала из количественной плотности имеющихся у каждого личностных качеств со знаком «плюс»; так проверялась дружба, так определялась надёжность человека. И по сей день именно это определяет для меня суть человека, а уж потом идут его регалии: «ведущий специалист», например, или «начальник отдела», «генеральный директор компании имярек » или президент страны. «Если парень в горах – не ах…», – пел незабвенный Высоцкий. Если человек ведёт себя не по-людски, он, «подобрав» в моих мыслях все свои регалии, мгновенно уходит из моей жизни, даже если продолжает пребывать в ней физически, являясь, например, коллегой по работе, с которым волей-неволей приходится обсуждать рабочие моменты; приятельницей, знакомцем, периодически проявляющимися в моей жизни, – ведь мир тесен. И я страдаю от этого, потому что не хочу иметь с таким человеком ничего общего, но вынуждена из вежливости идти на контакт и что-то говорить, памятуя к тому же и о том, что худой мир лучше доброй ссоры.

В детстве мы чётко понимали, что́ хорошо и что плохо, порой это было на подсознательном уровне. Мы были дружны, юны и наивны. Большинство моих воспоминаний детства светлы и прекрасны, несмотря на многие жизненные нюансы, которые нам тогда были не видны или непонятны в силу нежного возраста. Кроме того, характерной особенностью того времени было строгое воспитание. Бабушка, у которой я проводила много времени в детстве и отрочестве, постоянно твердила, что женщина должна всё уметь: и приготовить-постирать-убрать, и потолок побелить, если надо, и обои поклеить, и шить-вязать, и вообще – делать любое дело. У неё была непростая жизнь, полная лишений, заставившая её научиться всему необходимому; а еще у неё были золотые руки и доброе сердце, и она учила меня всему, что умела сама. Это я к тому, что белоручкой я никогда не была и пословицу «Делу время, потехе – час» знаю не понаслышке. Но всё это рассматривалось мною не как нечто ущемляющее мои детские, а после и юношеские интересы и время, а как вполне естественный и необходимый для будущей жизни процесс; так было принято, так жили многие.

Мама же старалась – весьма небезуспешно, надо сказать, за что ей сердечное спасибо и низкий поклон! – развить в нас с сестрой чувство прекрасного, внести в наше воспитание штрихи эстетики: покупала билеты на спектакли, водила нас на выставки, в музеи, на концерты классической музыки, поэтические вечера. В родительском доме на полках было множество кассет с домашними записями классики (когда-то это были также пластинки, а теперь, конечно же, ещё и диски), которые мы часто слушали, в том числе в дни прихода гостей. Мама всегда была центром компании, её душой. Слушать её было истинным наслаждением: обладая безусловным даром рассказчицы, она могла искромётно и с юмором нарисовать такую картину, что все только диву давались. К тому же она была эффектной женщиной и умела подать себя соответствующим образом, и я нередко ловила папин горделивый и восхищённый взгляд, которым он, улыбаясь, одаривал маму, взгляд, говоривший лучше любых слов.

Мама никогда не копила отрицательных эмоций и, будучи человеком порывистым и горячим, могла легко выплеснуть их на нас, покричать. Она отнюдь не была простой бабой с языком-помелом, совсем напротив – утончённой дамой, при этом – открытым человеком с живой душой, этаким сторонником справедливости, «девочкой-отличницей» (аллегорически, разумеется, да и не только: высшее образование и учёная степень кандидата наук говорили сами за себя). Часто она говорила то, что чувствовала, не задумываясь, что безапелляционными суждениями или ироническими высказываниями может кого-то обидеть: ведь выслушивать правду-матку или инакомыслие, порой звучащее насмешкой или своего рода провокацией, не всякий захочет. Жизнь не делится на белое и чёрное при наличии множества полутонов и, с позволения сказать, полуправд.