Анатол Вульф - Сторонние наблюдения (сборник)

Вскоре наступил конец недели, а соответственно и родительские дни по выходным. Я играл в мяч у забора, возле которого стоял на посту милиционер с рацией, и в это самое время увидел моего отца, идущего к лагерю с автобусной остановки. Я видел, как он побледнел, ведь нашим родителям никто ничего не сообщал и он ничего не мог понять. Я стал ему махать, и было заметно, как волнение немного спало с его лица. Милиционер, конечно, не позволил ему подойти близко к забору, но мы могли поговорить на расстоянии.

К счастью, все обошлось хорошо, никто холерой не заболел и даже не подцепил холерную палочку. К тому же нас еще и досрочно освободили от практики, и мы могли спокойно катить домой. За мной приехала мама и, чтобы побаловать намучавшегося в холерных карантинах сыночка, повезла меня домой на такси. Такси мы поймали возле автобусной остановки, по дороге стали говорить с шофером о том, о сем. «А вы слышали, – спросил таксист, – что в Юкках холера и несколько человек уже умерло?»

В семье советских интеллигентов должен был быть инструмент – рояль или, по крайней мере, пианино. Моя семья не являлась исключением и решила приобрести пианино, дабы моя младшая сестра могла брать уроки музыки. Пока она начала заниматься музыкой с подружкой на ее инструменте. Учительница, пожилая дама со связями в мире музыки, давала им совместные уроки и помогала нам найти хороший инструмент. Однажды она позвонила нам и сообщила, что ее бывший ученик и нынешний музыкант, играющий в популярной в то время поп-группе «Веселые ребята», продает свое старое пианино. Инструмент был хороший, старинный немецкий «Рейнхарт» с лепниной и канделябрами. Но поскольку молодой музыкант на нем давно уже не играл, пианино пылилось в каком-то дальнем углу и было совершенно расстроено. Лепнина была тоже подпорчена, и я ее немного подреставрировал. Досталось это пианино нам недорого, так как хозяин давно мечтал от него избавиться, а покупателя не находилось. Вероятно, большинство искало новенький «Красный Октябрь», с не очень хорошим звуком, но зато сильно полированный. А это пианино было старым, потрепанным и требовало серьезной настройки. Учительница музыки посоветовала нам маститого настройщика, пользовавшегося большим спросом и хорошо известного в музыкальных кругах. Однажды к вечеру он пришел к нам, чтобы вдохнуть жизнь в старый черный немецкий ящик с купидонами. Начал он с того, что стал вынимать все клавиши. К счастью, в тот момент моя мама стояла рядом и наблюдала за его работой. Под клавишами оказались аккуратно уложенные маленькие мешочки, а в мешочках были золотые монеты червонного золота с изображением Николая II. Настройщик, в отличие от моей мамы, нисколько не удивился и даже заявил, что для него это дело вполне привычное, музыкальные инструменты всегда были излюбленным местом для припрятывания чего-нибудь на черный день. И поскольку он уже не раз находил подобные клады, у него на этот счет есть своя политика – либо денежки пополам, либо он заявляет о нахождении клада в милицию и по советским законам нашедшие клад получат только небольшой процент премиальных, а сам клад, как и все на свете, принадлежит государству. Мама имела образование инженера-экономиста, и ей не надо было долго думать, что для нас выгоднее, так что клад поделили ровно пополам и сели обедать. Почему-то я очень хорошо запомнил, как мы в тот вечер долго обедали и настройщик очень хвалил болгарскую брынзу, которую ел с черным хлебом за 13 копеек. Потом пили, конечно, чай и уже после чая, поздним вечером, настройщик откланялся.

Золотые червонные монеты! Клад! Удача! Увы, в советское время все это было не так просто. Представляете, что бы произошло, если бы моя мама пришла в пункт скупки золота с николаевскими монетами червонного золота?

Или попыталась бы переплавить их на кольца? От каверзного вопроса – откуда это у вас? – было бы не уйти. Все дело спасла моя бабушка по материнской линии. Она была зубным врачом и работала с золотом, она просто пустила монеты в дело. Конечно, ее домашняя деятельность тоже была нелегальной, и она всегда здорово рисковала, принимая пациентов, которым нужны были зубы, на дому. Но, кто не рискует, тот не выигрывает. Частное предпринимательство постоянно просачивалось сквозь пробки советских запретов, хоть как-то удовлетворяя различные потребности населения.

Старое пианино не только окупило себя, но и обеспечило мне с женой золотые обручальные кольца на свадьбу. Жаль только, что на них стоит 583 проба, но мы то знаем, что на самом деле кольца эти выплавлены из монеты червонного золота с портретом Николашки и достоинством в 10 рублей, именованной в те стародавние времена червонцем.

В детстве я очень любил клеить модели. Любовь к этому занятию передалась мне по наследству; и мой отец и мой дед увлекались моделированием старинных кораблей. Они вообще были люди рукастые и даже совместно написали книжку «Как делать мебель самому», пользовавшуюся в те времена большим спросом. И в городе и на даче практически вся мебель у деда была сделана им самим. На этой почве у меня, что называется, руки выросли тоже из правильного места и с нежного возраста я неустанно мастерил модели кораблей, самолетов, танков, машин и прочих интересных вещей. Мне выписывали совершенно уникальный польский журнал «Maly Modelarz» – «Маленький моделист», в котором были напечатаны заготовки всевозможных моделей. Заготовки вырезались, скручивались, склеивались и превращались в изумительные модели. Глядя на них трудно было поверить, что они сделаны в основном только из бумаги и картона.

На даче у нас был сосед, актер драматического театра имени Горького, или, как его тогда называли, БДТ. Как-то раз Анатолий Васильевич Абрамов зашел к нам и обратил внимание на мое макетирование. Он спросил меня, не хочу ли я поработать в театре как макетчик. Как раз в этот момент театр имени Ленсовета искал такого умельца. Я только что окончил художественную школу и подхалтуривал в местном жилищном тресте как художник-оформитель. Работа в таком популярном театре, конечно, меня очень заинтересовала.

На интервью с художниками-постановщиками я притащил кучу своих самолетов и кораблей, и они им явно понравились. Главный художник театра Анатолий Сергеевич Мелков повел меня к директору оформляться. На директора я впечатления не произвел. Мне в том 1975-м году было всего 18 лет, а выглядел я, наверное, на 15. Директор очень скептически на меня посмотрел и спросил Мелкова, уверен ли тот, что я им нужен, а затем спросил, исполнилось ли мне 18 лет, чтобы меня вообще можно было нанять на работу. С очень недовольным выражением лица и явной неуверенностью в моих возможностях директор (его, кстати, тоже звали Анатолием) оформил меня на должность с ироническим названием «Старший макетчик». Кто же был младшим, навсегда осталось для меня загадкой.