Светлана Бестужева-Лада - Государыня-правительница

Его правнуку достался трон, озаренный таким величием, которого не было доселе и которого не будет после. Знаменитое «Государство – это я» определяло политику, роскошный Версаль, любимое детище «Богоданного», диктовало моды, вкусы и стиль жизни. Но без своей души, без своего создателя, и Франция, и Версаль, начали терять былые блеск и непререкаемость.

Регент, герцог Орлеанский, доставил французскому королевскому двору сомнительную славу одного из самых распущенных и безнравственных в Европе. Законная жена, родившая ему несколько детей, была забыта: бал – в прямом и переносном смысле – правили фаворитки.

В возрасте шести лет Людовик перешел из-под опеки своей спасительницы и воспитательницы герцогини де Вантадур на воспитание аббату Флери, которого любил нежно, как отца. Король учился прилежно и знал много; особенно он любил математику и географию. Кроме обычных предметов, его приучали к государственным делам: регент заставлял его присутствовать на важных совещаниях и подробно объяснял дипломатические дела – так, как он их понимал.

При таком образовании и воспитании Людовик оказался совершенно не готовым к самостоятельному правлению, хотя его объявили совершеннолетним еще до достижения им четырнадцати лет. Ему необходимо было регулярно принимать дипломатический корпус, присутствовать при принесении присяги и выполнять религиозные обязанности как всехристианнейшиему королю… Маленького мальчика на седьмом году жизни перегрузили этими протокольными повинностями, и у робкого от природы ребенка появился так и не покинувший его страх перед скоплением незнакомых людей.

За непринужденностью и превосходными манерами в душе и характере монарха скрывалась врожденная робость. В то время когда другие дети могли играть со своими ровесниками, он с удивительной серьезностью выполнял взваленные на пего обязанности, которые его очень обременяли и рано выработали склонность к меланхолии.

Не удивительно, что Людовик откровенно тяготился своими королевскими обязанностями и старался перепоручить их министрам. Первым же министром в течении почти двадцати лет был его любимый наставник, аббат Флери.

А первым самостоятельным и непреклонным королевским решением: брак с русской принцессой Елизаветой. Конечно, вступать в брак так рано было не вполне разумно, но все опасались, что слабый здоровьем король умрет холостым и бездетным, а тогда Франции не миновать междоусобицы.

Как оказалось впоследствии, слухи о слабости здоровья короля были сильно преувеличены. Но пока он не вступил в законный династический брак, пока от этого брака не родился сын… У герцога Орлеанского были весьма и весьма смелые мечты, которые он подкрепил согласием женить своего старшего сына на внучке русского императора. Если – от чего спаси и сохрани Господь! – одна русская овдовеет бездетной, то блистательный и выгодный союз с новой мощной державой сохранится.

Незадолго до того, как русские принцессы должны были прибыть во Францию, регента разбил паралич и Филипп Орлеанский скончался. Его единственный сын Людовик, которому уже исполнился двадцать один год, в отличие от своего отца, был глубоко религиозен и не интересовался политикой. Но от русской невесты не отказался: ее возраст позволял отложить исполнение ненавистного герцогу супружеского долга по меньшей мере на пять лет и предаться своему любимому занятию: переводом Псалмов и посланий апостола Павла на французский язык.

Место герцога Орлеанского при короле занял герцог де Бурбон, которому было поручено общее управление делами, Сам же герцог находился под властью маркизы де-Сен-При. Маркиза повела, между прочим, такую политику, что прежнее высокомерное отношение Франции к России более уже не допускалось. Бог весть, что для этого сделали русские дипломаты при французском дворе…

Юный Людовик грезил о своей невесте – белокурой принцессе с Севера, из загадочной Московии, где всегда лежит снег, где люди круглый год ходят в меховых шубах и шапках, а женщинам только недавно дозволили выйти из их особых покоев «ле терема», где они до этого жили, как восточные женщины в гареме.

Он мечтал о первой встрече, о том, какими словами встретит свою избранницу. «Мадам, – скажет он, – Вы прибыли в теплую страну, где все сердца открыты Вам, а сердце короля – это медальон, где хранится Ваше божественное изображение». Он представлял себе, как зардеется прекрасная принцесса, как она пролепечет в ответ…

А что же она ответит?

Именно этот вопрос занимал и ту, о которой грезил юный французский монарх. Елизавета ехала в поместительной дорожной карете с двумя своими ближайшими фрейлинами – Натальей Лопухиной и… княжной Марией Кантемир, которая незадолго до отъезда принцесс во Францию явилась к государю и попросила о столь высоком назначении.

Пётр Алексеевич колебался: прежняя любовь к прекрасной молдаванке, память об их так и не родившемся сыне сжимали сердце и подталкивали к отказу. Но здравый смысл, подсказывавший ему, что лучшей наперсницы для его любимой, но легкомысленной Лизаньки, найти просто невозможно. Княжна Кантемир известна своей набожностью и скромностью, тогда как Наташка Лопухина была настоящим воплощением греха. При французском дворе и без того нравы, говорят, легкие, как бы не наделала юная королева ошибок с первых же шагов…

Государь позволил. И Мария Кантемир – к великому неудовольствию Лопухиной и к огромной радости государыни Екатерины Алексеевны отправилась в Париж в одной карете с невестой французского короля. А за ними следовала целая вереница карет со свитой и возки с приданным обеих принцесс. Лишь при приближении к Парижу принцессам надлежало пересесть каждой в особую парадную карету, дабы их женихи могли церемонию встречи провести, как подобает.

И плакала почти всю дорогу Наталья тихими, обреченными слезами, чем раздражала Елизавету безмерно: о чем ревет, дурочка? Ну, братец любимый в России остался, так не век же при нем сиднем сидеть, надо и о себе подумать. Петрушка-то императором когда-нибудь станет, на испанской инфанте женится, разве будет у него время с сестрицей возиться? Так и помрет старой девой. А тут – герцогиня Орлеанская, вторая дама во Франции после королевы, а ежели повезет, так глядишь и сама – королева польская. Другая бы от счастья себя не помнила…

Да Бог с ней, с Наташкой-то малахольной, а вот что отвечать королю-жениху на приветственную речь? И что скажет ей этот юный белокурый красавец, чей портрет она часами разглядывала тайком от окружающих? Говорили, он выбрал ее, Елизавету, из сотни других принцесс. Врут, поди: откуда в Европах столько принцесс-невест набрать? Но все равно – лестно, сладко и страшно чуть-чуть. Как бывает страшно, когда санки срываются с вершины снежной горы и летят вниз.