Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Три барака протянулись вдоль забора параллельно шоссе, окружённые внутренней асфальтной дорожкой; позади ближнего к воротам более широкое, но тоже одноэтажное здание – столовая и клуб части.

В третьем от забора ряду – баня, кочегарка и швейно-сапожная мастерская, тоже в одном здании.

От ворот до входа в столовую пролёг плац из корявого бетона, отделяя собой ещё два параллельные друг другу и забору барака-казармы.

В дальнем левом углу плаца – кирпичный сортир с одним входом к десяти пробитым вдоль стены в бетоне дыркам, типа «очко»; у стены напротив – бетонированный сток-писсуар.

Слева от сортира длинное железное корыто умывальника, приподнятое ножками из арматуры на метр с чем-то от земли; над корытом закреплена водопроводная труба с десятком вентилей.

Глубже за плацем – три высокие бокса для автомобилей без лицевой стены, а левее них – два ряда крепких сараев, это вещевые и пищевые склады.

Позади складов, немного на отшибе, в углу прямоугольной территории части, приземистое строение свинарника.

Ах, да, ещё у ворот, напротив домика проходной, тесная кирпичная коробка военного магазинчика.

Белый забор с кирпичными же столбиками, тянется только вдоль шоссе, а остальную часть периметра окружает с детства знакомая колючая проволока.

Позади боксов и колючей проволоки подымается широкое поле, за которым прячутся в ложбине заброшенный песчаный карьер и село Татарка, куда солдаты ходят в «самоволку» – самовольную отлучку из расположения части.

А шоссе, по которому нас привезли, через шесть километров приводит в село Дёмино, куда солдаты тоже ходят в самоволку, как разумеется, и в сам город Ставрополь.

Но всего этого я ещё не знал, выходя из бани в новоодетом х/б обмундировании и в кирзовых сапогах поверх плохо наверченных портянок.

Как не знал и того, что хэбэ (х/б) означает «хлопчатобумажное» и что портянки – две полосы светлой бязевой, или байковой ткани, 30 на 60 сантиметров, для обмотки ступней ног – намного практичнее носков.

Летом, сняв носки, на ступнях видишь въевшиеся грязные разводы от пыли, пробившейся сквозь них; тогда как портянки грязнеют сами, а ноги сохраняют чистым.

Но портянки нужно правильно наматывать – плотно и без складок, иначе сотрёшь ноги в кровь.

Опять-таки, зимой портянки без носков теплее, чем портянки поверх носков, хотя оба способа не уберегают от обморожения пальцев в сапогах.

Двое солдат из предыдущих призывов перебирали сброшенные на траву у бани гражданские одежды – «гражданку» – проверяя нет ли чего подходящего для самоволок.

Нас завели в клуб части со сценой без занавеса и рядами деревянно-фанерных сидений и мы начали службу с освобождения его от них, мытья широких досок его пола, внесения и установки железных двухъярусных коек, на которых будет спать четвёртая рота, поскольку нам, новобранцам, отведена их казарма.

У входа в казарму нас разделили на три взвода и каждым стал командовать отдельный сержант.

Сержанты составили списки личного состава своих подразделений, для сверки с общим списком у лейтенанта, и приступили к обучению новобранцев.

Во всех трёх взводах упорно отрабатывались одни и те же команды:

– Взвод построиться!

– Р-разойдись!

– Взвод построиться!

– Разойдись!

– Взво-од! Построиться!

– Разойдись!

Хотелось есть, но утешала мысль, что нескольких из нас уже послали в столовую – готовить столы к обеду.

И, наконец-то:

– Строиться на обед!

– Шагом… арш!

В отличие от клуба, в который подымаешься по крыльцу из трёх ступеней, в столовую нужно спускаться на столько же.

В просторном зале стоят два карé длинных белых столов, разделённые центральным проходом, по обе стороны от каждого стола – коричневые лавки из цельной доски для размещения десяти седоков на каждой.

Гладко шлифованный бетонный пол придаёт помещению невнятную гулкость, словно в зале ожидания пассажирского вокзала.

Вдоль всей левой стены тянутся две ступени под тремя окнам из других помещений, каждое с широким, обитым крашеной жестью, подоконником.

Слева, самое маленькое, с закрытой дверцей-ставенкой – хлеборезка; затем длинный проём-окно кухни, где исходят паром широченные цилиндры никелированных котлов для варки обеда, а рядом с ними пара поваров в солдатских штанах, тапочках на босу ногу и в белых куртках с жирными пятнами. У одного на голове белый матерчатый берет.

В последнем, тоже длинном и без ставен, окне посудомойки слышится шум горячей воды бьющей в длинные жестяные корыта с грязной посудой.

Дальняя стена напротив входа – глухая; она отделяет столовую от клуба.

В правой стене, высоко над полом, вставлены деревянные рамы больших окон.

Расставленные на столах миски пошарпанной белой эмали отмечают места посадки на лавках.

Двадцать алюминиевых ложек свалены аккуратной грудой в центре стола – каждый выхватит для себя. Там же порционный черпак и двадцать эмалированных кружек не первой молодости и, на мятом алюминиевом подносе, без малого три буханки серого хлеба формы «кирпичик» порезанные поперёк – каждому по краюхе.

Повара начали швырять на подоконник окна раздатки пятилитровые белые кастрюли, они же бачки, и что-то неразборчиво орать.

Начался первый обед в армейской жизни.

Борщ был красный и горячий. Его разливали по мискам черпаком, из кастрюли принесённой от окна раздатки.

Поскольку миски не меняют то, для получения второго, борщ надо доесть или же сразу отказаться и ждать, когда дежурные принесут бачки с перловой кашей, по кличке «кирзуха».

Если внимательно присмотреться к мелкому узору голенища кирзовых сапог, начинаешь понимать насколько меткое прозвание у армейской каши.

Каша была жидкая и тоже горячая.

Компот разлитый по кружкам из алюминиевых чайников был не таким горячим, но тоже жидким.

Вокруг стоял вокзально-колодезный шум и гам.

Поев, орудия насыщения нужно самому отнести к окну посудомойки и разложить их в соответствующие стопки или кучи. По мере их накопления посудомойщик сам всё сбросит в какое-то из корыт, куда бьёт струя горячей воды из крана.

Теперь можно покинуть столовую и идти к казарме «учебки», чтоб не пропустить следующую команду на построение.

Дальнейший опыт показал, что на завтрак и ужин борща не бывает – они начинаются с «кирзухи», но утром на столах помимо хлеба лежат кубики жёлтого сливочного масла, которое намазываешь на хлеб черенком всё той же алюминиевой ложки.

Если же масло принесено одним куском, его делит на порции наиболее авторитетный военнослужащий из оказавшихся за твоим столом.

Кусок масла может быть уменьшен подошедшим к столу солдатом-старослужащим. Так же как и количество кускового сахара для чая.