Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Рацион неприхотливый, но выжить можно.

Под осень он ещё более упрощается: на первое – вода с капустой, на второе – капуста без воды, на третье – вода без капусты.

Однако, в кирзухе иногда плавают кусочки сала (ведь при части есть свинарник); но ничего кроме сала.

А по праздникам к чаю прилагаются даже белые булочки-пышки.

Первое время я не мог есть солдатской пищи.

Не то, чтобы брезговал, а просто, как ни старался, не получалось запихивать в себя всё это. Застревало в горле.

В один из обедов, сидевший за столом солдат более старшего призыва, глядя на мои старательные муки, засмеялся и сказал:

– Ничего! Втянешься – будешь хáвать всё подряд.

Он оказался прав. Всё дело в том, что в стройбате не едят, а «хáвают».

– Рота пошла хáвать – догоняй!

– А что сегодня хáвать дают?

Как только я перестал есть и начал хáвать – всё встало на свои места. Иногда даже брал добавку.

Но это уже потом, потому что «молодому», он же «салага», он же «салабон», который подойдёт к окну раздатки с миской, повар поленится уделить черпак «хáвки», а скорее всего, гаркнет:

– Пошёл на хуй, салабон!

Не потому, что он генетический мизантроп, а просто его тоже шугали и шпыняли, когда он был салагой.

Хотя, может и не послать – исключения везде бывают…

( … за два года срочной службы солдат подымается по иерархической лестнице.

Первые шесть месяцев он – «салага», он же «молодой», он же «салабон».

Последующие полгода – после призыва новых «молодых» – он становится «черпаком».

Год службы позади, после тебя уже привезены ещё два призыва и ты – «фазан».

Последние полгода над тобою нет старослужащих, ты сам – «дед».

И, наконец, министр обороны подписал приказ об увольнении в запас военнослужащих срочной службы призванных, как и ты, два года назад, начинается демобилизация, ты – «дембель»!

Терминология иерархии не столь уж и иероглифична.

«Молодой» стало быть младший; «черпаку» доверяется делёжка хáвки за столом – «молодому» рано, а старшим «за падлó»; «фазан» ушивает хэбэ штаны, чтоб в обтяжку были и вообще пижонит; «дед», как противоположность «молодому»; «дембель» – удобопроизносимая аббревиатура «демобилизованного».

Чтобы пройти эту лестницу, надо прожить два года.

В восемнадцать-двадцать лет такое количество времени кажется вечностью. К тому же, качество времени в армии непредсказуемо: какие-то дни пролетают чуть начавшись, и наоборот – порой, по твоим ощущениям прошла, как минимум, неделя – ан нет! – это всё ещё сегодня.

Второй разновидности времени в армии больше, чем первой.

Всех тяжелее дембелям, допёршим до финиша эту глыбищу в два года – у них каждый час становится вечностью наполненной томлением души, неотвязной тревогой, неверием, что такое возможно.

Солдаты на нижних ступенях лестницы пробуют пришпорить время с помощью карточек-календариков, где на одной стороне все двенадцать месяцев года, а с другой призыв хранить деньги в сберегательных кассах, или летать самолётами аэрофлота.

Они безжалостно прокалывают каждый прожитый день иголкой насквозь.

Календарик теряет свой лоск и глянец, зато, если посмотреть его на свет, видны аккуратные группки дырочек.

Для календарного иглопрокалывания необходим дисциплинированный ум и недюжинная сила воли.

Ни у одного фазана такого календарика я не видел.

Вечность, она кого угодно образумит и смирит любую гордыню …)

Первый день службы закончился заполночь – нас тренировали укладываться в сорок пять секунд при отходе ко сну, или подъёме.

За указанное время нужно снять с себя всё обмундирование, аккуратно сложить на табурет в центральном проходе, освещённом длинными лампами дневного света, нырнуть на свою койку в кубрике и укрыться простынёй и одеялом.

Кубрик – это составленные плотной группой четыре двухъярусные койки, отделённые от соседних кубриков тесными проходами, где ты толкаешься с теми, кому спать в соседних кубриках.

А как не толкаться? Ширина межкубричного прохода определяется шириной стоящей в конце него тумбочки.

Светлая такая тумбочка с выдвижным ящиком наверху, а под ним дверца, за которой ещё две полочки. Всё это на восемь человек – по четыре от каждого кубрика, чьи койки обступают проход шириной в полметра.

Если в проходе есть койка «деда», тумбочка – его, безраздельно, это не обсуждается.

А если проход без «деда», а с «фазаном», то он может и поделиться самой нижней полкой, но не всякий.

Стройбат приучает жить налегке, не обременять себя лишними вещами.

Ну, а лезвия «Нева» и станок безопасной бритвы держишь на полке сослуживцев одного с тобой призыва, у которых в проходе между кубриками не оказалось «дедов» с «фазанами».

Решать проблемы через офицеров – вредно для здоровья.

«Фазано-дедовская» система залог воинской дисциплины, посягнув на неё офицер пилит сук под самим собою. Поэтому, если ты ему пожалуешься, он пожалуется на тебя «дедам», уедет домой после службы, а тебе повредят здоровье.

Но всё это узнаётся позже, а сейчас по центральному проходу «учебки» ходят сержанты и выискивают сапог с недообёрнутой вкруг голенища портянкой, или ремень, слишком небрежно брошенный в спешке поверх табурета, или отсутствие какой-либо части обмундирования – одетым укрылся падла!

Найдя к чему придраться, они командуют общий «подъём!» и тренировка начинается заново.

Вряд ли мы начали лучше справляться, скорей всего сержантам тоже захотелось спать.

После очередного «отбоя» они не объявили «подъём» и лампы дневного света над центральным проходом потушены, осталась лишь над тумбочкой дневального у входа в казарму. Её далёкий свет не помеха, можно закрыть глаза и…

– Учебка, подъём!!!

Что? За что? О, чёрт, это – утро! А ночь когда?

( … я же говорил, время в армии – это сука паскудная!..)

Проводится пара тренировочных подъёмов, но без пристрастия, а для острастки.

Впереди завтрак и, если опоздаем, повар-«дед» устроит сержантам фели́ атендрэ́ из окна раздатки.

( … у королей Франции имелся особый придворный по должности трахавший палкой в пол при вхождении короля в какой-нибудь зал какого-нибудь из королевских дворцов.

При это трахнувший кричал:

– Его величество – король!

И вот однажды, в Лувре, приближается очередной по номеру Людовик к двери ведущей в общий зал, а глашатая не видно.

Может, какой-то беспорядок в своём обмундировании поправлял…

И ведь не к лицу входить без траханья, если ты король…

Но в последний момент, откуда ни возьмись, придворный с палкой ввернулся в дверной проём и, как положено по уставу – бац!

– Его величество – король!

Вобщем, королю даже маршировать на месте не пришлось, но он, входя, служителя по-королевски, эдак, с укоризной, пожурил: