Мартин Пачнер - От литеры до литературы [Как письменное слово формирует мир, личности, историю]

Благодаря траншее Шлимана мы теперь точно знаем, где началась Одиссея. Но, как только Одиссей отчаливает от троянского берега, мы вместе с ним попадаем в фантастический мир, где обитают морские чудовища Сцилла и Харибда, сирены, волшебница Цирцея, где живут на острове одноглазые великаны-циклопы. Ничего этого на реальной карте нет.

По мере того как значение Одиссеи в общественном сознании увеличивалось, появлялись все новые и новые претенденты на роль мест, где происходили приключения героя. Возглавляла их список Сицилия. Узкий Мессинский пролив между Сицилией и материком стал местообитанием Сциллы и Харибды: шестиглавая Сцилла хватала моряков с палуб проплывавших кораблей и пожирала их, а Харибда проглатывала корабли целиком в смертоносном водовороте. На звание острова сирен претендовал Капри, находящийся близ побережья Неаполя, но некоторые сицилийцы утверждали, что на самом деле сирены обитали на одном из Эолийских островов, невдалеке от северного побережья Сицилии. Я добрался туда на нанятой лодке, посмотрел на острова и решил, что это маловероятно: архипелаг состоит из острых вулканических скал, больше подходящих для агрессивных гарпий.

Самую курьезную теорию я услышал в Таормине, городке, забравшемся на высокую гору и смотрящем оттуда на море (а на него смотрит сверху вниз Этна, действующий вулкан, вершина которого доминирует над Сицилией). Мой дружелюбный собеседник, хозяин маленькой гостиницы, объяснил, что, помимо Сциллы, Харибды и сирен, Сицилия была также обителью одноглазых великанов. «Помните, – спросил он (я напрягал все силы, чтобы разбирать быструю речь итальянца), – как Одиссей спасся, напоив циклопа Полифема допьяна, а затем обжег острый конец шеста в огне и выколол им глаз циклопа?» «Si» [564] Да ( ит .). , – кивнул я. «И как Одиссей насмехался над великаном, спасшись от его рук?» – «Si, si». – «А что было потом?» Я ответил, как прилежный студент, что разъяренный Полифем швырнул камень вслед удалявшемуся кораблю Одиссея и чуть не попал. Правда, я никак не мог вспомнить, как будет по-итальянски «промахнуться», и попытался изобразить все это жестами. «Вот видите! – торжествующе воскликнул мой хозяин. – Циклоп? С выжженным глазом? Бросает камни?» – И он указал за окно. Я растерялся: «Это же Этна!» И он показал мне из одного окна зловеще курящийся вулкан, а из другого – россыпь скал в море около берега. Я наконец проследовал за прихотливым движением мысли итальянца и через несколько секунд медленно выговорил: «Certo…» [565] Верно, несомненно ( ит .). Гёте эта история, несомненно, понравилась бы, и он не преминул бы пересказать ее в своих путевых заметках.

Реконструкция скитаний Одиссея, основанная на совпадениях с реальными приметами различных мест

Гёте, вдохновившись впечатлениями от Сицилии, начал писать пьесу [566] Goethe J. W . Italienische Reise ( Гёте И. В . Указ. соч.). ; ее основой послужила песнь, в которой Одиссей встречается с Навсикаей, хотя никаких доказательств того, что это случилось на Сицилии, не существует (некоторые античные источники указывают на остров Керкиру). В этой песне Одиссей после гибели своего корабля был выброшен на берег, где его нашла молодая царевна Навсикая. Она и привела путника во дворец своего отца, где Одиссея вымыли, одели, накормили и отправили домой. Этот эпизод – один из самых светлых во всей эпопее, но Гёте почему-то решил, что он как нельзя лучше годится для трагедии [567] Ibid. . Возможно, именно неверная предварительная оценка материала и явилась причиной того, что автор так и не закончил пьесу. Он работал над ней во время путешествия, а потом сетовал, что впустую убил время вместо того, чтобы наслаждаться Сицилией.

Зная, как Гёте восхищался Гомером, я ожидал, что он будет умиляться при виде каждой греческой развалины, которая попадется ему на острове, но его отношение к руинам оказалось на удивление критическим. Увидев в Сегесте, среди живописных холмов, чрезвычайно красивый и хорошо сохранившийся храм, Гёте заметил, что тот не был достроен, как будто это имело значение спустя две тысячи лет, когда от большинства других храмов остались только груды камней [568] Ibid. . Писатель восхищался храмами Агридженто на южном побережье и провел там несколько дней. Его вдохновенные описания помогли превратить их в туристический объект еще в начале XIX в. В еще больший восторг Гёте привело зрелище греческого театра в той самой Таормине, где хозяин гостиницы излагал мне свою теорию насчет циклопа. Он назвал его совершенным сочетанием искусства и природы:

«Если сесть там, где когда-то помещался верхний ряд зрителей, то надо признаться, что никогда еще театральная публика не видела перед собой ничего подобного. Справа на высоких склонах возвышаются замки, внизу лежит город, и, хотя эти сооружения принадлежат новейшему времени, в старину такие же точно стояли на этих же местах. Отсюда открывается вид на длинный горный хребет Этны, слева – морской берег от Катаньи вплоть до Сиракуз; наконец, просторную широкую картину завершает огромный дымящийся вулкан; он не пугает, ибо в мягкой атмосфере кажется более далеким и мирным, чем на самом деле.

Если же обратиться от этого вида к тому, что находится позади театра, вы увидите крутую обрывистую скалу и тропы, которые, извиваясь, сбегают между скалой и морем к Мессине. Море тоже изобилует валунами и утесами, а вдали видится побережье Калабрии, едва отличимое от сгущающихся облаков» [569] Ibid. .

Умудренный опытом драматург и театральный режиссер обнаружил, что зрительный зал лучшего театра в мире стиснут между Этной и морем, между городом и скалой, между искусством и природой.

Гёте – великий писатель-путешественник: он никогда не задерживался слишком долго на одном месте. В следующем абзаце он призывает архитекторов восстановить театр, который ныне пребывает в руинах, в его прежнем блеске, хотя бы на бумаге, а равно и отстроить остальные разрушенные греческие храмы [570] Ibid. . Писатель был далек от излишнего почитания старины; напротив, он относился к ней с бодрым прагматизмом и куда меньше нас тревожился о сохранении подлинников. Точно так же, пришло мне в голову, он относился и к литературе, которой наслаждался – главным образом в переводе, представляющем собой литературный эквивалент исторической реконструкции (Гёте также украсил свой дом гипсовыми копиями классических статуй).

Античный театр в Таормине; на заднем плане – гора Этна