Мартин Пачнер - От литеры до литературы [Как письменное слово формирует мир, личности, историю]

Осматривая прибрежные города Сицилии, Гёте неожиданно решил избежать посещения Сиракуз, важнейшего из греческих поселений, и направился вглубь острова. Его увлекла идея, или скорее фраза: «Сицилия – житница Италии». Он хотел увидеть хлебные поля, узнать, как выглядит и пахнет местное зерно, на какой почве оно растет. Это составляло часть его более обширного интереса к местности в целом. «Он, вероятно, счел меня не совсем нормальным» [571] Ibid. , – написал Гёте о том, как удивился один из его гидов, обнаружив, что чужеземец желает осмотреть русло реки вместо того, чтобы слушать рассказы о старине. А чужеземец хотел осмотреть выходы камня. Приближаясь к острову на корабле, Гёте прежде всего заметил хрупкий белый известняк – и сплошь и рядом упоминал его в своих записках [572] Обзор по теме «использования» камней и вулканизма в литературе см.: Heringman N. Romantic Rocks, Aesthetic Geology. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 2004. . Гёте взял с собой в поездку определитель минералов и привез домой немалую их коллекцию.

Что касается геологии, интереснее всего для Гёте были вулканы, посещение которых дало ему редкую возможность заглянуть прямо в таинственные глубины земли. Гёте с риском для жизни поднимался на действующий вулкан Везувий, близ Неаполя, во время его извержения. Однако этот опыт не удержал его от восхождения на сицилийский вулкан Этну; Гёте, невзирая на приближавшуюся бурю, поднялся к кратеру, проделав полдороги пешком. Возможно, увлечение Гёте литературой не очень-то отличалось от его интереса к камням, минералам и растениям: оно представляло собой страсть коллекционера, идущего по свету и собирающего все, что попадается на глаза.

На Сицилии была также заложена основа для того термина, который Гёте сформулирует в отдаленном будущем, – «всемирная литература»: ведь именно там поэт, который провел всю предшествующую жизнь в сердце огромного материка, узнал, что значит жить на острове, представляющем собой мир в миниатюре. «Человек, которого не окружало безбрежное море, не имеет понятия ни о мире, ни о своем отношении к нему», – подытожил Гёте свой опыт [573] Goethe J. W. Italienische Reise ( Гёте И. В . Указ. соч.). . Через сорок лет он сведет эти два слова – «мир» и «литература» – в единое понятие.

Два молодых человека договорились встретиться в Café de la Régence, удобно расположенном в центре Парижа, неподалеку от Лувра. Изящные люстры и бра освещали просторное помещение с несколькими рядами столов, за каждым из которых сидели по двое мужчин с сосредоточенными лицами. Время от времени кто-то из них подходил к длинной стойке, говорил о чем-то со служителем, и тот, заглянув в книгу, провожал его к кому-нибудь из присутствующих. Вокруг некоторых столов стояли зрители, которые шепотом комментировали происходящее или даже высказывали свои мнения в полный голос, чем вызывали молчаливое осуждение окружающих: в кафе царила почти полная тишина, хотя там было настолько многолюдно, что присутствовавшие должны были оставаться в шляпах, поскольку их некуда было положить.

Если бы молодые люди оказались тут впервые и удивились бы необычной обстановке, они очень скоро разобрались бы в происходящем. В Café de la Régence собирались любители быстро набиравшей популярность игры в шахматы. Уже более ста лет все известные шахматисты играли здесь между собой, и их партии привлекали заинтересованных любителей. Здесь играли в шахматы Бенджамин Франклин и Вольтер, а всего несколькими месяцами ранее в кафе состоялся матч между сильнейшими шахматистами того времени – французским дипломатом Пьером де Сент-Аманом и английским актером Говардом Стаунтоном. Стаунтон, известный своим вкладом в теорию дебютов, одержал верх [575] Sergeant Ph. W. A Century of British Chess. L.: Hutchinson and Co. 1934. P. 51. .

Дымовые трубы в Кромптоне, близ Манчестера

Урок о значении сильного дебюта для шахматной партии, судя по всему, не интересовал молодых людей, встретившихся там 28 августа 1844 г. Они пришли, чтобы выработать стратегию игры совсем иного рода: мировой революции [576] Историю шахмат см.: Shenk D. The Immortal Game: A History of Chess, or How 32 Carved Pieces on a Board Illuminated Our Understanding of War, Art, Science, and the Human Brain. N. Y.: Doubleday, 2006. . Каждый из них явился к столу со своим багажом. Младший, Фридрих Энгельс, двадцати трех лет от роду, только что прибыл из Манчестера, куда отец, преуспевающий текстильный фабрикант, посылал его для изучения передовых технологий хлопкопрядильного производства. Манчестер был центром этой отрасли, его даже называли Cottonopolis – город хлопка. Оттуда хлопчатобумажная ткань расходилась по всему миру, там создавались новые индустриальные методы ее производства. Поскольку хлопок и изделия из него оказались в центре новой экономики, основанной на машинном производстве, дымовые трубы Манчестера стали символом промышленной революции [577] Beckert S . Empire of Cotton: A Global History. N. Y.: Knopf, 2014. .

Энгельс внимательно изучил Манчестер и оказался глубоко тронут не только чудесами индустриализации, на которую надеялся его отец, но и видом обнищавших рабочих, тяжко трудившихся под сенью заводских крыш [578] Sebald W. G . Die Ausgewanderten. Frankfurt am Main: Fischer, 1992. P. 283. . Он взялся за изучение условий их жизни и труда и убедился в том, что здесь, в самом передовом индустриальном городе мира, особенно хорошо видны страшные последствия замены ремесленного производства на фабричное. Промышленная революция породила армию неимущих рабочих, полностью зависящих от владельцев машин.

Другой молодой человек, Карл Маркс, двумя годами старше собеседника, очень мало знал о рабочих Манчестера или любого другого места. Он прибыл в Париж из Берлина, где вопреки желанию отца углубленно изучал философию. Он удачно выбрал город: если Манчестер был центром промышленной революции, то Берлин – центром философии. В былые времена философия была обращена к абстрактным принципам, делались попытки выработать определение познания, вывести общие законы, чтобы затем собрать все знания в больших энциклопедиях. В Берлине, однако, философы интересовались осмыслением исторических процессов и признавали, что все философские определения, абстракции и достижения предназначались для того, чтобы изменить ход исторического развития. Человека, который заложил этот подход, звали Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Его философия также искала законы – законы истории, законы, которые управляли возвышением и падением цивилизаций.