Сергей Баландин - "Основы научного антисемитизма"

Могут ли философы-одиночки изменить мир? Есть «товарищи», которые, как мы уже упоминали, напрочь отрицают роль и необходимость философов в их жизни, есть и противоположная точка зрения – как писал Томас Карлейль: «…всемирная история, история того, что человек совершил в этом мире, есть, по моему разумению, в сущности, история великих людей, потрудившихся здесь, на земле» (Герои, почитание героев и героическое в истории). Но можно с этими изречениями и поспорить. Порой историю двигали довольно-таки заурядные личности, и с другой стороны, многие гении ничего не смогли изменить в жизни, поскольку родились не в свое время. Наша задача – двигать историю в меру своих сил, а кому дано – не дано, она сама рассудит. И потом, зачем нам «говорить за всю Одессу»? Лучше давайте спросим каждый лично себя: относитесь ли вы к тому числу людей, которым не нужна никакая философия? Если да, то все нижеследующее будет для вас «разговорчиками в строю», если нет, то готовы ли вы принять любую доктрину, что изобретут и навяжут вам иные, пусть даже великие и мудрейшие, идеологи? Что касается меня, то я не отношу себя ни к первому, ни ко второму типу. Я всегда ищу для себя именно те идеи, которые наиболее близки именно мне, а те, что мне не близки, я отвергаю, несмотря даже на авторитетность или пропагандистскую популярность их авторов. Думаю, что так же поступят и большинство разумных людей – они примут ту философию, которая более всего отвечает их чаяниям. Так я советую относиться и своим читателям к моим книгам. Если затрагиваемые мною вопросы вас не интересуют, вы можете дальше не читать, если вы обеспокоены теми же проблемами, что и я, то рад буду поделиться с вами своими размышлениями, но убедительно прошу: не принимайте ни одного моего слова на веру, если вы сами не будете в том внутренне убеждены, если же что-то из прочитанного заставит вас призадуматься, сделать ревизию своих взглядов, тогда я буду считать, что уже частично изменил мир, ибо число моих единомышленников пополнилось. Да, мир изменить одному человеку непросто, но моя книга вовсе не обращена к «миру», она обращена к каждому конкретному читателю, кто будет ее читать или просматривать. Представляя себе духовные запросы массового современного русскоязычного читателя, я предвижу, что навряд ли сия книга станет бестселлером, по крайней мере, сегодня, хотя вполне вероятно, что сама реальность вскоре изменит сознание людей, еще более остро поставив перед ними вопросы, разбираемые в настоящей книге. С людьми иногда происходят странные метаморфозы. Так, когда-то евреев называли «народом книги», в СССР почти все евреи были сплошь книголюбы, в еврейской компании можно было найти наиболее интересных и эрудированных собеседников, во всяком случае, для меня. Но, оказавшись в Израиле, желающих общаться со мной я стал находить все меньше и меньше. Сытая жизнь и ощущение себя хозяевами положения как бы подменили людей. Я заметил, что здесь вообще мало кто понимает, что значит читать и зачем читать, к книгам относятся как мартышка к очкам: то интерьер ими украсят, то в хозяйстве какое применение найдут – мрак. Многие мои знакомые, в свое время заносившиеся своей начитанностью, за 12 лет пребывания в Израиле умудрились не прочесть ни одной книги, несмотря на открывшиеся возможности и доступность информации, о чем советский человек не мог и мечтать. Если в СССР, увидев человека с книгой, его могли бы спросить: «Что ты читаешь?», то в Израиле сейчас даже такого понятия, как «читаешь», не существует, все, о чем вас могут спросить, это: «Что ты учишь?», а однажды, увидев меня, читающим книгу, спросили даже: «Ата митпалель?» (Ты молишься?). Да, похоже, в Израиле это единственное предназначение книг – учиться и молиться. А поскольку «учить» беллетристику и философию особой необходимости нет, то и спрос на такого рода литературу резко упал. Моя книга «Пятое Евангелие» еще пользовалась каким-то спросом именно потому, что ее можно было «учить», в частности, экскурсоводам или просто обывателям, желающим своей эрудицией пустить пыль в глаза приезжающим в страну родственникам. И все они в один голос мне советовали: «Убери свою философию, оставь только информацию». Я говорил: «ну а в спорах о вере, об атеизме, о еврействе, о политике, о культуре, о смысле жизни, наконец, разве вы никогда не участвовали? А ведь именно по этим вопросам вы можете почерпнуть из моих книг массу аргументов, это же тоже своего рода информация?» – «Нет, говорят, нам дискутировать по этим вопросам не с кем и не досуг, мы люди деловые, серьезные». Таким образом, выходит, что еврейская «деловая» образованщина и раньше в России всю литературу «учила», а не читала. – Что ж, остается только посочувствовать несчастным. Я хочу подчеркнуть, что сочувствую отсутствию интереса массового читателя к книгам, знаниям как таковым и философии в частности, но отнюдь не порицаю неприятие конкретно моих книг. Я смиренно выношу свои работы на суд читателей и уважаю всякое их мнение, каким бы негативным в мой адрес оно ни было. Но если кто-нибудь найдет мои мысли отвечающими его личным чаяниям, то хотелось бы заверить его в том, что на свете мы не одни, и вместе, в конце концов, изменим этот мир, как поется в песне израильского барда Арика Айнштейна: «Ани ве-ата нешане эт хаолам» (Я и ты изменим этот мир).

Когда Вэйский правитель намеревался привлечь философа Кун Фу-Цзы к управлению Китаем, он спросил его: «Что вы сделаете прежде всего?» Учитель ответил: «Необходимо начать с исправления имен». И дальше дал такое тому обоснование: «Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться» (Конфуций «Лунь юй» гл. 13). Его последователи, особенно, представители т.н. «школы имен» (мин цзя) довели сие изречение до крайности, они полагали, как полагают и многие современные наши софисты, что у каждого слова может быть только одно значение, четко определенное в словаре, менять которое никто не вправе. Однако жизнь не стоит на месте, и слова имеют тенденцию устаревать, обновляться, приобретать новые смыслы и значения. Поэтому периодически необходимо проводить ревизию слов, более того, каждый вправе создать и свой собственный словарный лексикон, свою собственную систему терминов. Конечно, эта система может быть удачна или не очень, понятна для окружающих или не совсем, систему можно принимать или отвергать, критиковать, исправлять, но это уже другой вопрос, не касающийся принципиальной стороны дела, утверждающей, что создание новых смысловых систем как таковых вполне легитимно. Исходя отсюда, нам представляются пустыми нередко возникающие пререкания, когда те или иные «грамотеи» обвиняют кого-то в «неправильном» употреблении того или иного термина. Никто, конечно, не запрещает им самим употреблять термины «правильно» или так, как они считают правильным, но чтобы вести какую-либо взаимопонятную дискуссию, необходимо прежде всего понять, какое содержание вкладывает в слова твой оппонент, а поняв, уже можно и порекомендовать ему заменить слово на более подходящее или, всякий раз услышав его, переводить для самого себя тебе более привычным. Так, например, если кого-то не устраивает слово «антисемитизм» в значении «антирасизм», ему предоставляется право предложить свой вариант, и мы бы и сами с радостью его приняли, если бы не пришли к убеждению, что в подавляющем большинстве современных работ и статей по еврейскому вопросу, особенно еврейских авторов, «антисемитами» называют не расистов и даже не т.н. «национал-патриотов», а именно космополитов и интернационалистов.