Анджей Иконников-Галицкий - Чёрные тени красного Петрограда

То, что кронштадтские события разворачивались под незримым знаменем анархии, подтверждается последующими действиями Временного ревкома, точнее — отсутствием каких-либо волевых действий. Вместо них — обилие деклараций. 4 марта петроградской ЧК были арестованы матросы с «Петропавловска», направленные Петроград для агитации среди рабочих и красноармейцев. А заодно — так уж у большевиков положено — «подозрительные лица из ком. состава и семьи бывших генералов и офицеров, участвующих в Кронштадтском мятеже» (сводка ПЧК от 4 марта). В ответ на это — потоки митингового красноречия. «Решительный момент настал. Сама судьба поставила нас против той власти, которая…» и т. д. «Все наши симпатии, вся наша преданность, вся наша любовь должны принадлежать Временному революционному комитету… С нашего корабля только две дороги: одна к светлому будущему, к лучшей доле и свободе и правде. Другая к рабству, к невиданному на земле рабству…» Этот почти поэтический текст снабжён грозным заголовком: «Приказ Председателя Революционного комитета…». Такими приказами трудновато добиться победы над большевиками.

А делать что-то надо было. Жребий был брошен 1 марта, и обратная дорога существовала только одна — капитуляция, сдача на милость победителя, не знающего милости. Неприступная крепость не могла держаться долго: запасов продовольствия в Кронштадте имелось максимум на три недели. Какое-то время можно было надеяться, что успех сам свалится с неба в матросские руки. Большевистские власти были захвачены питерскими и кронштадтскими событиями врасплох и плохо понимали, что на самом деле происходит. В мятеже вполне искренне видели военный заговор белогвардейцев и Антанты, полагали (даже на заседании Политбюро), что во главе его стоят опытные офицеры и начальник артиллерии Кронштадта бывший генерал Козловский (в действительности роль Козловского и большинства офицеров в событиях была пассивной; если они и присоединились к мятежу, то потому, что им деваться было некуда). Опасались подхода англо-французского флота, наступления войск Маннергейма, высадки под Петроградом только что разбитой в Крыму армии Врангеля. Красноармейские части были ненадёжны. Рабочее движение и крестьянская война разрушали большевистский тыл. Но, в отличие от кронштадтцев, большевистское руководство, почуяв угрозу, приступило к активным действиям.

3 марта в «Петроградской правде» был опубликован приказ Комитета обороны Петрограда, изданный на основании постановления Совета труда и обороны республики. Город и губерния объявлялись на военном положении. Вся власть передавалась Комитету обороны. Тут же напечатано и воззвание Петросовета, в коем ответственность за мятеж возлагалась на эсеров, меньшевиков, Антанту и «бывшего генерала» Козловского. 5 марта образовано командование 7-й армии (только что расформированное после Советско-польской войны); командующим назначен решительный и беспощадный М. Н. Тухачевский; ему подчинены все войска Петроградского военного округа (командующий Д. Н. Авров) и Балтфлот (командующий И. К. Кожанов). Два дня обе стороны бомбардировали друг друга воззваниями; за это время Тухачевский собрал две группы войск: Северную у Сестрорецка (командующий Н. А. Угланов) и Южную у Ораниенбаума (командующий П. Е. Дыбенко, тот самый). 7 марта с фортов Сестрорецка и Красной Горки начался обстрел Кронштадта. Крепость ответила эффективным огнём, разбив на 1-м Сестрорецком форте одно орудие.

Однако самая главная битва, сделавшая поражение мятежа неизбежным, была выиграна большевиками в Петрограде без единого выстрела. Сводки ЧК фиксируют со 2 марта резкий спад рабочего движения. «Волынка» и митинги пошли на убыль сразу же после того, как питерские пролетарии узнали о бунте в Кронштадте. 4 марта в чекистской сводке написано: «Рабочие заводов Путиловского, Скорохода, Победы и Речкина выражают недовольство в связи с кронштадтской авантюрой… В городе спокойно… Настроение в красноармейских частях удовлетворительное, курсанты Образцовы…». Стачка стремительно покатилась к концу. В то время, когда на форты Кронштадта упали первые снаряды, практически весь рабочий Петроград встал к станкам.

Чем это объяснить? Очень просто: питерские рабочие хорошо помнили буйную, никем не управляемую матросскую вольницу 1917–1918 годов, эту «красу и гордость революции» в немыслимых клёшах, расшитых разноцветным бисером, в бушлатах, перемотанных пулемётными лентами, в сдвинутых на затылок бескозырках и с гранатами на боку. Эти гранаты слишком часто взрывались, и питерский обыватель, будь он рабочий или буржуй, вовсе не хотел, чтобы «клёшники» вновь заполонили улицы полувымершего города. Уж лучше большевистские чиновники в Смольном и чекисты с Гороховой, создающие пусть голодный и злой, но твёрдый порядок.

Кронштадт оказался в изоляции, дни его воли были сочтены. Первый, пробный штурм в ночь с 7 на 8 марта, оказался неудачным по причине ненадёжности красноармейцев: многие, ненавидя командиров и комиссаров, симпатизировали матросскому анархизму. Двинулись в атаку — и в разгар боя два батальона 561-го полка перешли на сторону кронштадтцев. Характерно, что взбунтовались бойцы Южгруппы, которой командовал Дыбенко, сам в прошлом лучший друг анархистов. В его же войсках вспыхнул бунт 14 марта, но мгновенно был подавлен. Ко второму штурму готовились тщательно. Были разысканы и сурово наказаны распространители «неустойчивых, мелкобуржуазных и кулацких настроений» в полках. С остальными проведена политработа. Неделю продолжалась артиллерийская дуэль.

В Кронштадте тем временем истощались запасы угля, продовольствия и снарядов. 16 марта в 14 часов началась артподготовка и длилась до темноты. Ночью Северная и Южная группы одновременно перешли в наступление. К утру, заняв часть фортов, бойцы Южгруппы ворвались в город. К середине дня 17 марта пали малые северные форты, к вечеру — южные батареи. Последняя отчаянная контратака кронштадтцев в 21 час отбита. Под её прикрытием ревком и большая группа мятежников (среди них Петриченко и Козловский) бежали по льду в Финляндию. К пяти часам утра 18 марта сдались последние два форта: Тотлебен и Красноармейский. Стрельба стихла.

Согласно донесению начштаба Реввоенсовета республики потери наступавших в ходе штурма составили 130 человек комсостава и 3013 красноармейцев. Потери защитников в бою были не меньше. Около восьми тысяч ушли в Финляндию. По приговорам ЧК, военного трибунала и других «имеющих право» органов были расстреляны 2103 человека (в том числе Перепёлкин и Киров). 6459 участников мятежа были отправлены в места заключения, около 3 тысяч в ссылку. Рядовые и «несознательные» были амнистированы в ноябре того же года по случаю четвёртой годовщины Октябрьской революции.