Уильям Дюрант - Жизнь Греции. История цивилизации

Живопись является обычно последним великим искусством, вызревающим в недрах цивилизации; на ранних стадиях она подчинена религиозной архитектуре и скульптуре и обретает независимость лишь в тех случаях, когда частная жизнь и частное богатство привлекают ее к украшению дома или увековечению имени. Смерть демократии ослабила чувство государства, и индивидуум вновь искал домашних утешений. Богачи строили для себя роскошные особняки и щедро платили художникам, умевшим украсить фонтан или расписать стену. Одной из разновидностей настенной росписи в Александрии являлись картины на стекле; все эллинистические города использовали для этой цели переносные деревянные панели; правители и богачи предпочитали, чтобы огромные картины писались для них на съемных мраморных плитах. Павсаний описывает необыкновенное множество картин, виденных им во время путешествия по Греции, но это цветущее некогда искусство было истреблено временем, если не считать кое-каких выцветших мазков на керамике и камне. Нам остается догадываться о его совершенстве по бледным и посредственным копиям, найденным в Помпеях, Геркулануме и Риме.

Греция по-прежнему ценила своих живописцев столь же высоко, как скульпторов и архитекторов, может быть, даже выше. Она платила им по-американски щедрые комиссионные и самозабвенно рассказывала тысячи историй из их жизни. Ктесикл Эфесский, не получивший желаемого вознаграждения от царицы Стратоники, изобразил ее развлекающейся с рыбаком, выставил картину на всеобщее обозрение и, чтобы спастись, сел на корабль; Стратоника простила его и позволила ему вернуться, так как «сходство двух фигур было передано самым восхитительным образом» [2291]. Когда Арат захватил Сикион, он приказал уничтожить все изображения диктаторов прошлого; один из диктаторов — Архестрат был написан Меланфом (живописец четвертого века) рядом с колесницей, причем так мастерски, что художник Неакл умолял Арата пощадить картину; Арат согласился, но потребовал, чтобы Архестрата заменили на что-нибудь менее вызывающее [2292]. Страбон рассказывает, что Протоген нарисовал сатира с куропаткой настолько реалистично, что с ней заигрывали живые куропатки; в конце концов художник закрасил птицу, чтобы народ мог оценить совершенство сатира [2293]. По словам Плиния, тот же художник наложил четыре слоя краски на самую знаменитую свою картину «Иалис» (предполагаемый основатель одноименного города на Родосе), чтобы цвета оставались свежими и яркими даже после того, как время сотрет верхний слой. Измученный невозможностью с желаемым правдоподобием изобразить пену, стекающую из пасти пса Иалиса, Протоген потерял терпение и швырнул губку в картину, желая ее уничтожить; губка попала, разумеется, в нужное место, оставив цветовое пятно, поразительно похожее на пену задыхающейся от бега собаки. Когда Деметрий Полиоркет осаждал Родос, он не стал предавать город огню, чтобы не уничтожить картину. Во время осады Протоген продолжал работать в своей загородной мастерской, расположенной как раз на пути наступления македонцев. Деметрий послал за ним и спросил, почему он не укрылся за городскими стенами, подобно остальным крестьянам. «Потому что я знаю, — отвечал Протоген, — что ты ведешь войну с родосцами, а не с искусствами». Царь отрядил стражу для его защиты и позабыл об осаде, чтобы взглянуть на работу художника [2294].

Эллинистические живописцы знали такие приемы, как перспектива, ракурс, светотень и группировка предметов. Хотя они использовали пейзажи только в качестве фона и декорации, изображая их (если судить по помпейским копиям) безжизненными и условными, они по крайней мере осознали существование природы и перенесли ее в изобразительное искусство тогда же, когда Феокрит ввел ее в поэзию. Но их настолько занимал человек и все его творения, что у них не было времени на цветы и деревья. Их предшественники писали только богов и богачей; эллинистические художники были увлечены любой человеческой формой и открыли, что безобразный предмет может лечь в основу прекрасной картины или — в худшем случае — доставить внушительный гонорар. С пылом голландцев они обратились к обыденности и с удовольствием рисовали брадобреев, сапожников, проституток, швей, калек, обезьян и диковинных животных. К этим жанровым картинкам они добавили натюрморты, изображая пироги и яйца, фрукты и овощи, рыбу и дичь, вино и все принадлежности античного обряда винопития. Сое из Пергама позабавил своих современников, воссоздав с помощью обманчиво реалистичной мозаики вид грязного пола с разбросанными по нему остатками пира [2295]. Добропорядочные обыватели были возмущены и поносили этих «певцов обычных вещей», называя их художниками непристойности и разврата ( pomographoi и rhyparographoi ). В Фивах изображать уродливые предметы было запрещено законом [2296].

Отдельные крупные шедевры эпохи были спасены не от безымянности, но от забвения лавой Везувия. Найденная в Остии фреска является, по-видимому, бледной копией эллинистического оригинала; нам она известна под названием «Свадьба Альдобрандини», данным ей в честь итальянской семьи, которой она принадлежала прежде, чем попасть в Ватикан. По-рубенсовски дюжая Афродита подбадривает робкую невесту, пока не нуждающийся в увещеваниях жених нетерпеливо поджидает ее у ложа; более прелестна, чем центральные персонажи, грациозная женщина, наигрывающая какую-то свадебную мелодию на полустершейся лютне. Одна помпейская фреска, небезосновательно возводимая к греческому оригиналу третьего века, показывает Патрокла рядом с разгневанным Ахиллом, который уступает Брисеиду похоти Агамемнона. Фигуры на этих картинах кажутся нашей привычке и вкусу слишком пышными, чтобы быть прекрасными; мы приучены к более стройному телу и более длинным ногам, но следует согласиться, что античные художники знали греческих мужчин и женщин лучше, чем когда-либо узнаем их мы. Время лишило эти творения былого блеска; только акт исторического воображения способен восстановить ту яркость и свежесть, которыми когда-то, несомненно, восхищались толпы и цари.

Более впечатляющи некоторые римские мозаики, очевидно, восходящие к эллинистическим прототипам. Мозаика была древним искусством в Египте и Месопотамии; перенявшие мозаику греки довели ее до высшего совершенства. Картина делилась с помощью линий на маленькие квадраты, и мелкие мраморные кубики раскрашивались таким образом, чтобы в сочетании друг с другом воспроизводить поразительно долговечную картину; некоторые мозаики, истоптанные за многие века бесчисленным количеством ног, по-прежнему хранят свои древние цвета и свою древнюю повесть. «Битва при Иссе», найденная в помпейском Доме Фавна и на шатких основаниях связываемая с греческой картиной живописца четвертого века Филоксена [2297], составлена приблизительно из 1 500 000 камешков площадью в два-три квадратных миллиметра, а размеры самой мозаики — три на шесть метров. Она была серьезно повреждена землетрясением и извержением Везувия, однако сохранилась достаточно хорошо, чтобы подтвердить мастерство и силу ее творца. Александр, растрепанный и почерневший в пылу и суматохе боя, возглавляет атаку и гарцует на Буцефале в нескольких футах от колесницы Дария. Персидский вельможа оросился между царями и принял в свое тело копье Александра. Забыв о собственной безопасности — а следующий удар македонца предназначен ему, — Дарий склоняется из колесницы над павшим другом; лицо его исполнено тоски и горя. Персидские конники рвутся спасти своего властелина, а оружие Александра замерло в воздухе. Изображение сложных эмоций на лице Дария — выдающееся достижение художника, но самая привлекательная деталь композиции — голова коня Александра. Не существует мозаики более совершенной, чем эта.