Фернан Бродель - Структуры повседневности: возможное и невозможное

Китаец, пораженный сифилисом. Иллюстрация из «Картин различных видов оспы» — живопись на шелке, XVIII в. Национальная библиотека, Кабинет эстампов.

Огромное «личное дело» чумы не перестает разрастаться, и объяснения накапливаются во все большем числе. Прежде всего, у болезни по меньшей мере две формы. С одной стороны — легочная чума, новая форма болезни, вырвавшаяся на историческую арену с пандемией 1348 г. в Европе. С другой — чума бубонная, более древняя (в паху образуются и загнивают бубоны). Это «метки господни» — the God’s tokens , или чаще tokens , по-французски — tacs , напоминающие металлические или кожаные жетоны, которые пускают в обращение торговцы. «Случается, что и один бывает роковым…» Черная (легочная) чума обязана своим появлением вирусу, который переносят блохи крысы вида Mus Rattus . А этот вид, как говорили нам вчера, будто бы наводнил Европу и ее зернохранилища сразу же после крестовых походов. Он как будто отомстил за Восток, как в 1492 г. отомстила за едва только открытую Америку бледная спирохета.

Несомненно, нужно отказаться от этого слишком простого морализирующего объяснения. Черная крыса, Mus Rattus , отмечена в Европе с VIII в., т. е. с эпохи Каролингов. И точно так же была известна крыса-пасюк, Mus Decumanus , якобы вытеснившая черную крысу, изгнав таким образом виновницу эпидемий, ибо сама она не служит переносчиком возбудителей чумы. Наконец, сама черная чума в Центральную Европу пришла не в XIII в., как утверждали, а самое позднее в XI в. К тому же пасюк устраивается в подвалах домов, а домовая крыса живет преимущественно в зернохранилищах, по соседству с запасами, которыми она питается. И их нашествия скорее перекрывают, нежели исключают друг друга.

Все это не означает, что крысы и их паразиты не сыграли своей роли; наоборот, такую роль подтверждает очень тщательное исследование (с привлечением 30 тыс. документов), посвященное вспышкам чумы в Юльзене (Нижняя Саксония) в 1560–1610 гг. {211} Если отступление болезни в XVIII в. следует объяснять внешними условиями (экзогенными, как сказали бы экономисты), то напомним о замене деревянных домов каменными после больших городских пожаров XVI, XVII и XVIII вв., о возросшей чистоте внутри домов и личной гигиене и об удалении из жилых помещений мелких домашних животных — т. е. об устранении тех условий, которые позволяли вшам кишеть в домах. Но в этой области, где медицинские исследования продолжаются, даже после того, как Йерсен открыл в 1894 г. специфического возбудителя чумы, по-прежнему возможны неожиданности, которые могли бы опрокинуть наши объяснения. Сама бацилла сохраняется в почве некоторых областей Ирана, и именно там ею как будто заражаются грызуны. Итак, не оказались ли эти опасные области в XVIII в. в стороне от тех маршрутов, которые ведут в Европу? Я не решаюсь ни поставить такой вопрос, ни утверждать, что Индия и Китай, столь часто обвиняемые историками, имеют право на признание за ними смягчающих обстоятельств.

Крестный ход против чумы, возглавляемый папой римским. Во время процессии падает и умирает один из монахов. «Très Riches Heueres du duc de Berry» , f º71 verso. Музей Конде, Шантильи ( Фото Жиродона. )

Каковы бы ни были причина или причины , но на Западе с XVIII в. бедствие смягчается. Последним ярким его проявлением станет знаменитая марсельская чума 1720 г. Но в Восточной Европе болезнь остается угрожающей: так, в 1770 г. Москва познакомилась с моровым поветрием. Аббат де Мабли напишет около 1775 г.: «Война, чума или Пугачев унесли столько людей, сколько не смог принести раздел Польши» {212} . Страшная гостья еще появится в 1783 г. в Херсоне, а в 1814 г. — в Одессе. На территории Европы последние крупные нашествия чумы приходятся, насколько нам известно, не на Россию, а на Балканы — в 1828–1829 и 1841 гг. Речь идет о черной чуме, распространению которой вновь способствовали деревянные дома.

В свою очередь бубонная чума остается эндемичной для жарких и влажных областей: Южного Китая, Индии, для Северной Африки — у самых ворот Европы. Чума в Оране, та, которую описал Альбер Камю, относится к 1942 г.

Предшествующее краткое изложение ужасающе неполно. Но слишком значительная документация своею массой бросает вызов отдельному историку. Необходима была бы требующая обширных познаний подготовительная работа, для того чтобы составить погодные карты локализации болезни. Они отметили бы ее глубину, ее размах, ее единообразные порывы между 1439 и 1640 гг. Безансон встречался с чумой 40 раз; Доль испытал ее в 1565, 1586, 1629, 1632, 1637 гг., а Савойя — в 1530, 1545, 1551, 1564–1565, 1570, 1580, 1587 гг. В XVI в. она десять раз охватывала весь Лимузен, двадцать два раза находила приют в Орлеане. В Севилье, где бьется тогдашнее сердце мира, болезнь наносит удары удвоенной силы в 1507–1508, 1571, 1582, 1595–1599, 1616, 1648–1649 гг. {213} Всякий раз итог очень тяжел, даже если он и не достигает баснословных цифр, сообщаемых хрониками, даже если случаются «малые» вспышки чумы, а порой и ложные тревоги.

Точные подсчеты для Баварии дают с 1621 по 1635 г. впечатляющие средние цифры: на 100 смертей в нормальный год приходится в «ненормальный» 155 — в Мюнхене, 195 — в Аугсбурге, 487 — в Байрейте, 556 — в Ландсберге и 702 — в Штраубинге. И каждый раз болезнь особенно сильно поражает детей до одного года, и, как правило, больше женщин, чем мужчин.

Все эти цифры надлежит рассмотреть заново, сопоставить одни с другими, так же как важно сопоставить описания и изображения, ибо часто они рисуют одну и ту же картину, перечисляют одни и те же более или менее эффективные меры (карантины, стражу, надзор, ароматические курения, дезинфекции, заставы на дорогах, изоляцию, пропуска, свидетельства о состоянии здоровья — Gesundheitspässe в Германии, cartas de salud в Испании), те же безумные подозрения, ту же схему социальных отношений.

Как только объявляют о случаях заболевания, богачи, если могут, обращаются в поспешное бегство, направляясь в свои загородные дома. Всякий думает лишь о себе. «Эта болезнь делает нас более жестокими друг к другу, чем если бы мы были собаками» — писал в сентябре 1665 г. Семюэл Пепис {214} . А Монтень рассказывает, как он, когда на его земли пришла эпидемия, «шесть месяцев служил жалким проводником» своему семейству, блуждавшему в поисках крыши над головой, «семейству, потерянному, внушавшему страх своим друзьям и себе самим и вызывавшему ужас всюду, где оно пыталось осесть» {215} . Что касается бедняков, то они остаются одни, согнанные в зараженный город, где государство их кормит, изолирует, где оно их держит взаперти и надзирает за ними. «Декамерон» Боккаччо — это собрание бесед и рассказов, имевших место на вилле близ Флоренции во время Черной смерти. В августе 1523 г. мэтр Никола Версори, адвокат в Парижском парламенте, покинул свое жилище; но в местечке Гранж-Бательер, тогда еще за пределами Парижа, куда он приехал в деревенский дом своих воспитанников, болезнь унесет его жену в три дня — исключение, которое не оспаривает ценности применения обычных предосторожностей. В это лето 1523 г. чума снова ударила в Париже по беднякам. Как писал в своей «Книге разума» тот же самый Версори, «смерть обратилась главным образом против бедных, так что парижских грузчиков, поденщиков, каковые до этой превратности были в Париже во множестве, осталось очень мало… Что до квартала Пти-Шан, то весь он был очищен от бедных людей, кои ранее жили там в большом числе» {216} . Подобным же образом тулузский буржуа спокойно писал в 1561 г.: «Сказанный заразный недуг всегда набрасывается на бедных людей… Господь по милости своей этим изволит удовлетворяться… Богатые же принимают меры предосторожности» {217} . Жан Поль Сартр имел основания написать: «Чума действует лишь как усилитель классовых отношений: она бьет по бедности и щадит богатых». В Савойе после окончания эпидемии богачи, прежде чем вновь поселиться в своих должным образом дезинфицированных домах, вселяют туда на несколько недель беднячку-«испытательницу», которая в качестве подопытной должна, рискуя собственной жизнью, проверить, устранена ли опасность {218} .