Николай Троицкий - 1812. Великий год России [Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года]

Это все было и есть. Но ведь такие авторитетнейшие русские историки и писатели, как А.С. Пушкин и Н.М. Карамзин, М.Ю. Лермонтов и А.И. Герцен, В.Г. Белинский и Н.Г. Чернышевский, М.И. Богданович и А.Н. Попов (в советской историографии — академики М.Н. Покровский, Е.В. Тарле, М.Н. Тихомиров, Н.М. Дружинин, В.И. Причета, М.В. Нечкина), такие герои 1812 г., как А.П. Ермолов и Денис Давыдов, И.Т. Радожицкий и кн. Д.М. Волконский, П.Х. Граббе и Федор Глинка, наконец сам Кутузов, вопреки официальной версии со всей определенностью утверждали, что сожгли Москву россияне.

Прежде чем «дать слово» документам, отметим словами Е.В. Тарле (хотя и сказанными по другому поводу) «внутреннюю невероятность, кричащую несообразность» (32. T. 11. С. 549) версии о поджоге Москвы Наполеоном. «Что же, они были враги себе?» — резонно спрашивает В.М. Холодковский, лучше, чем кто-либо, доказавший, что пожар Москвы был невыгоден французам ни с экономической, ни с политической, ни с военной, ни даже с «мародерско-грабительской» точки зрения: «вместо всех богатств им досталась лишь часть, остальное было уничтожено огнем» [761] Холодковский В.М. Наполеон ли поджег Москву? // Вопр. истории. 1966. № 4. С. 33. .

Теперь обратимся к документам. Под утро 14 сентября Ростопчин приказал полицейскому приставу П. Вороненко «стараться истреблять все огнем», что Вороненко и делал весь день «в разных местах по мере возможности… до 10 часов вечера». Донесение об этом самого Вороненко в Московскую управу благочиния [762] РНБ РО, ф. 152, оп. 1, д. 259. было учтено еще в 1876 г. А.Н. Поповым, а позднее — Е.В. Тарле (32. Т. 7. С. 604) и В.М. Холодковским [763] Холодковский В.М. Указ. соч. С. 36. . Поэтому для тех, кто считает, что сожгли Москву русские, «главным виновником» ее поджога является Ростопчин ( 3 . Т. 2. С. 317; 12. С. 319; 18. С. 114) [764] Горностаев М.В. Генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин. М.,2003. С. 51; Palmer A. Napoleon in Russia. New York, 1967. P. 153. . Но ведь с прибытием в Москву Кутузова он стал здесь еще «главнее», чем Ростопчин. С.Н. Глинка резонно заметил, что «когда нога Кутузова ступила на землю московскую, тогда не воля Ростопчина, а воля Кутузова была в Москве» [765] Глинка C.H. Записки о Москве. M., 1837. С. 39. . Какова же роль Кутузова в московском пожаре? Документы позволяют ответить на этот вопрос однозначно.

В то же утро, 14 сентября, оставляя город, фельдмаршал приказал сжечь склады и магазины с продовольствием, фуражом, частью боеприпасов. Этот факт, удостоверенный окружением Кутузова, признан и в дореволюционной, и в советской историографии ( 2 . С. 422–423) [766] Жизнь, военные и политические деяния Его Светлости генерал-фельдмаршала кн. М.И. Голенищева-Кутузова-Смоленского. СПб., 1813. Ч. 3. С. 108; Липранди И.П. Пятидесятилетие Бородинской битвы // ЧОИДР. 1866. Кн. 3. С. 155; Попов А.Н. Французы в Москве. М., 1876. С. 106; Полосин И.И. М.И. Кутузов и пожар Москвы // Историч. записки. 1950. Т. 34. С. 147. .

Вместе с тем Кутузов и Ростопчин, независимо друг от друга, распорядились эвакуировать из города противопожарный инвентарь. Ростопчин сам признавался, что он «приказал выехать 2100 пожарникам с 96 пожарными насосами» [767] Ростопчин Ф.В. Соч. СПб., 1853. С. 211. . Что касается Кутузова, то его («мимо графа Ростопчина») собственноручное предписание московскому обер-полицмейстеру П.А. Ивашкину вывезти из Москвы «весь огнегасительный снаряд» видел Сергей Глинка [768] Глинка С.Н. Записки о 1812 г. СПб., 1836. С. 66. . Такая мера, по вескому заключению В.М. Холодковского, «говорит сама за себя: лишить город средств защиты от огня — значило готовить его к сожжению» [769] Холодковский В.М. Указ. соч. С. 35. .

Действительно, Ростопчин и Кутузов придавали такое значение вывозу «огнегасительного снаряда», что заняли под него и время, и транспорт, бросив при этом громадные арсеналы оружия: 156 орудий, 74 974 ружья, 39 846 сабель, 27 119 артиллерийских снарядов, 108 712 единиц чугунной дроби и многое другое (20. Ч. 2. С. 715–516), а также 608 старинных русских знамен и больше 1000 штандартов, булав и других военных доспехов. «Удивлялись тогда, — писал об этом в 1867 г. И.П. Липранди, — удивляются и теперь и будут всегда удивляться, что эти памятники отечественной славы были оставлены неприятелю» [770] Липранди И.П. Материалы для истории Отечественной войны 1812 г. СПб., 1867. С. 102. . Оставить оружие и знамена врагу издревле у всех народов считалось позором. Такого же их количества, как в Москве 14 сентября 1812 г., без боя россияне никогда — ни раньше, ни позже — никому не оставляли. По официальным данным, только оружия и боеприпасов осталось в Москве на 2 172 412 руб. (20. Ч. 2. С. 716), а кроме того, утрачены были 3,3 млн аршин холста, 170 тыс. пар сапог, 50 тыс. комплектов обмундирования, снаряжения, амуниции. Общие потери своего военного ведомства в Москве 1812 г. царизм оценил в 4 млн 648 тыс. рублей [771] Шведов С.В. О запасах военного имущества в Москве в 1812 г. // Советские архивы, 1987. № 6. С. 73. . Трудно было все это вывезти, легче — уничтожить; проще же всего и полезнее было бы раздать москвичам, вооружить народ, но пойти на это царские чиновники и военачальники не рискнули.

Хуже того. Торопясь увезти «огнегасительный снаряд», заняв под него сотни подвод, власть предержащие оставили в городе, обреченном на сожжение, 22,5 тыс. раненых [772] По официальным данным Государственного совета ( 20. Ч. 1. С. 471). Ф.В. Ростопчин называл 22 тыс. (Русский архив. 1901. № 8. С. 462), К. Клаузевиц — 26 тыс. (18. С. 214). , из которых очень многие, если не большинство, сгорели. «Душу мою раздирал стон раненых, оставляемых во власти неприятеля, — вспоминал А.П. Ермолов. — <���…> С негодованием смотрели на это войска» (15. С. 206) [773] «Раненых всех бросили», — сокрушался в те дни Н.Н. Раевский (1812–1814. Реляции… С. 218). . Персональную ответственность за это несут и генерал-губернатор Москвы Ростопчин, и Барклай де Толли как главный распорядитель эвакуации войск из Москвы, но в первую очередь, безусловно, генерал-фельдмаршал светлейший князь Кутузов как главнокомандующий, высшее должностное лицо империи на театре военных действий. Что он чувствовал, оставляя на гибель десятки тысяч раненых, терзал ли его душу их тон — неизвестно. Но, по данным и с русской, и с французской стороны, Кутузов 14 сентября приказал начальнику русского арьергарда М.А. Милорадовичу доставить французам записку, подписанную дежурным генералом П.С. Кайсаровым и адресованную начальнику Главного штаба Наполеона маршалу Л. А. Бертье. Записку доставил и вручил маршалу И. Мюрату (для передачи Бертье) штаб-ротмистр Ф.В. Акинфов [774] См.: Попов А.Н. Французы в Москве. С. 10–11. (будущий генерал, декабрист). Французский генерал Ж. Пеле так передает содержание этой записки: «Раненые, остающиеся в Москве, поручаются человеколюбию французских войск» [775] Пеле Ж. Бородинское сражение // ЧОИДР. 1872. Кн. 1. С. 90. .