Юлиан Шульмейстер - Расплата

— Когда конвоировали колонны, вы стреляли в евреев? — спрашивает Харитоненко.

Призадумался Панкратов, внимательно посмотрел на следователя.

— Было, правильно об этом рассказывают. Вели мы колонну, один старик шел медленно, падал па землю. Я предупредил старика, что нельзя задерживать колонну, а он все равно отставал. За это из винтовки выстрелил в старика. Был еще случай. Когда шли к поезду, один гражданин еврей вынул из кармана деньги, рвал и кидал на землю. Немец сказал, что гражданин делает неправильно: деньги надо было положить в ведро, и приказал его застрелить. Приказ есть приказ, и я выстрелил.

— Вы убили этих евреев?

— Стрелял — это правда, упали — тоже правда, убил ли — не знаю. Я честный, врать не буду.

— В мае 1943 года, во время трехдневной акции в Яновском лагере, участвовали в конвоировании узников к месту расстрела?

— Участвовал, все вахманы участвовали.

— Много тогда было расстреляно узников?

— Много, а сколько — не считал, — невозмутимо объясняет Панкратов.

— Ознакомьтесь с показаниями одного свидетеля об этих расстрелах.

Читает Панкратов протокол допроса железнодорожника Нелепы, жившего рядом с Яновским лагерем, на улице Винница. Спокойно прочел страницы о том, как в дни расстрелов Нелепа слышал с Песков бесконечные выстрелы, как в эти дни кровь человеческая стекала по дну оврага в речушку. Замечает Харитоненко по беззвучному движению губ, что Панкратов стал читать иначе, повторяет каждое слово. Заглянул в протокол — все стало ясно.

«В мой домик иногда заходил один вахман, не русский и не украинец, а какой-то другой национальности, — читает Панкратов. — Он называл свою нацию, но я не запомнил. А по фамилии назвался Панкратовым. Ничего плохого он нам не делал — посидит, поговорит и уйдет. В мае, после расстрелов, тоже пришел. Я спросил у него о стрельбе на Песках. Панкратов сообщил, что расстреливали евреев, больше ничего не рассказал. Фамилию Панкратова я запомнил потому, что он ухаживал за моей дочкой, а она не хотела с ним встречаться, но мы боялись его прогнать…»

— И он говорит, что я нахально приставал к его дочери? — прерывает чтение протокола Панкратов.

— Он не давал таких показаний.

— Тогда он правильный человек, — удовлетворенно заявляет Панкратов.

— О реке из человеческой крови правильно показал Нелепа?

— Не видел, по сторонам не смотрел: на Песках всегда было много работы, — объясняет Панкратов. — В могилы смотрел потому, что оттуда сильно кричали раненые.

— Убитых и раненых видели, а кровь не видели?

— Видел, как кровь текла из могил. А вот что она стекала в реку, этого не видел и врать не хочу. Все видели кровь из могил, и женщины видели, когда их подводили к могилам. Поэтому шибко нервничали, даже оставляли детей у дороги. Прикидько бил таких женщин, приказывал возвращаться за детьми и гнал вместе с ними к могиле. Много тогда было крови; может, и стекала в реку.

— Вы были на лагерной кухне, когда кинули узника в кипяток? — спрашивает Харитоненко.

— И об этом знаете, да! — удивился Панкратов. — Было такое, тогда с Прикидько находился на кухне. Зашел шарфюрер Гайне, за ним заглянул какой-то лагерник. Гайне его спросил: «Хочешь кушать, да?» Тот соврал, что не хочет. Гайне схватил обеими руками этого лагерника и бросил в большой котел с кипящим супом, приказал Прикидько: «Следи, чтобы не вылез и хорошо сварился». Уходя, шарфюрер сказал повару: «Сегодня у вас будет мясной суп». Лагерник пытался вылезть, кричал. Прикидько несколько раз ударил его палкой по голове и сказал, чтобы варился как следует. Мне было очень страшно смотреть, как варится живой человек. Даже кролика сначала убивают, потом варят.

— После майской акции вы убивали узников?

— Был случай. Привели колонну на Пески, один мужчина стал убегать. Я и другие вахманы испугались, что он убежит, и стали в него стрелять. Он упал. Не знаю, кто убил: может, я, может, кто другой.

— Еще убивали людей?

— Не убивал, однако точно не помню.

— Почему на первом суде не рассказали правдиво о своих преступлениях?

— Очень правильно говорите, гражданин следователь. Надо было рассказать. А почему не рассказал? Был еще молодой и глупый, очень хотелось пожить.

Окидывая взглядом уже ставший привычным следственный кабинет Харитоненко, Мисюра терялся в догадках: не вызывает генерал, не допрашивает полковник Макаров, потеряли к нему интерес. Почему? Наверное считают, что еще не созрел, поручили подполковнику допрашивать. Война продолжается. Пришлось заложить друга: ничего не поделаешь, от этих бриллиантов надо во что бы то ни стало отбиться.

— Я жду ответа! — напоминает Харитоненко.

— Мне нечего добавить, — хмуро отвечает Мисюра. — О гражданине Возняке все показал правдиво, и тут, по-моему, все ясно. Ведь он признал, что спрятал у меня свою шкатулку с бриллиантами, вполне понятно, зачем крутит и вертит. Ему же надо объяснить, откуда взялись бриллианты, какова была в действительности его полицейская служба.

— Отбывающий наказание в лагере особого режима Возняк Богдан Станиславович показал, что гражданин Стецив оказывал вам содействие в приобретении бриллиантов и других ювелирных изделий. Вы подтверждаете эти показания?

— Я хотел бы познакомиться с ними.

— Пожалуйста!

Держит Мисюра в руках показания Возняка и клянет себя за то, что, готовясь к войне с генералом, не принял во внимание «консультанта». Кто бы мог подумать, что Возняк осужден и даст на него показания! Еще один просчет, еще один выигрыш противника. А что Стецив может показать? Продавцы драгоценностей ему не известны, он только оценивал камни. Мог он, Мисюра, показывать камни из коллекции Возняка? Вполне мог! Для чего? Чтобы знать, каким богатством завладел…

— Николай Иванович! — усмехается Харитоненко. — Ваша тактика мною достаточно изучена, хватит хитрить. Вы же тянете время, обдумывая, как вести себя дальше. Опять что-нибудь сочините и снова сядете в лужу. А я вашу так называемую чистосердечную правду докладываю генералу.

— Гражданин следователь, я должен обдумывать каждое слово: за ним может быть вышка. — Мисюра говорит с подкупающей искренностью. — Однако сами подумайте, зачем мне врать? Иду по расстрельной статье — за Ленчну, Дрогобыч и Яновский могут запросто шлепнуть. Стецив — приятель Возняка, и познакомился я с ним, когда надо было выбрать жене ко дню рождения колечко с камушком.

— Колечко с камушком! Изъятые в вашей квартире бриллианты опознаны Стецивым. Он показал, что по вашей просьбе производил их оценку. Так что, Николай Иванович, не надо свои бриллианты преподносить Возняку. Может, желаете познакомиться с показаниями Стецива и протоколом опознания бриллиантов?