Эдуард Фукс - Erotica. Ренессанс. Буйство плоти

Разумеется, все эти обстоятельства нисколько не ослабляют тесную связь между теорией и практикой половой жизни и социальными потребностями, они только затрудняют нахождение мостиков, ведущих от одной области к другой и неразрывно связывающих их вместе.

Остановимся здесь подробнее еще на двух пунктах.

Очень часто различают так называемые общеобязательные моральные законы и простые понятия о приличии, в которых склонны видеть лишь результат привычки, развивающейся к тому же будто бы совершенно нелогическими путями. Как на пример такой нелогичной привычки указывают часто на противоречие, сказывающееся в том, что дама постыдилась бы предстать перед мужчиной в одной сорочке, застегнутой даже до самого подбородка, но эта дама нисколько не устыдится выставить себя напоказ сотне чувственно-жадных мужских глаз в костюме, утонченно обрисовывающем ее формы, с глубоким декольте или в мокром, плотно облегающем ее тело купальном костюме. Кто в подобных фактах находит непримиримое противоречие, кто объясняет такой обычай только «модой», воплощающей лишь случайный каприз, тот показывает, что не сумел вникнуть в тайны действующих здесь законов.

В таких случаях речь идет не о противоречащих друг другу явлениях, а о логически дополняющих друг друга частях одной основной тенденции. И то же самое можно сказать об отношении так называемых «обычаев» к общепризнанным моральным законам. Отдельные понятия о приличии — всегда составные части общей морали, которые в конце концов сливаются в гармоническое целое. Эти понятия о приличии, встречающиеся на каждом шагу, представляют, так сказать, перевод общих основных моральных принципов на язык специфической морали данного сословия. Вывод относительно будущего это по-своему [15] Боккаччо. «Декамерон» ( См. Фрагмент 7 ) .

Таков первый пункт, который следовало ярче подчеркнуть. Другой пункт заключается в следующем.

Можно доказать, что ряд нравственных норм обязателен для всех, хотя, как выясняет более детальный анализ, они вовсе не выражают интересы всех сословий. Однако было бы неверно делать вывод, что существуют моральные законы, лежащие вне интересов сословий, или что существуют нравственные нормы, находящиеся вне времени и пространства над жизнью. Эти факты свидетельствуют совсем о другом: моральные постулаты являются не только средствами, обособляющими сословия, и не только средствами, связующими их представителей, но и средствами господства определенного слоя общества.

Правящий класс данной эпохи навязывал остальным ту часть своей половой морали, которая служила интересам его господства. И почти во все времена эти нормы воспринимались низшими сословиями как общеобязательные.

Там, где сознание недостаточно развито, где нет ясного представления о сущности вещей, люди склонны принять как общеобязательный закон то, что в действительности служит лишь интересам определенного сословия.

Так, например, в определенные эпохи верили как в свыше установленный вечный закон, что иметь много детей — добродетель. И в эти эпохи (когда этот закон особенно почитался) эта добродетель была не более как важным экономическим интересом правящих слоев общества, нуждавшихся в рабочей силе, в солдатах, в плательщиках налогов и т. д. Конечно, это никогда не мешало господствующему сословию не считать этот закон обязательным для себя. «Иметь много детей» они для себя считали просто неприличным.

В связи с только что изложенным необходимо сделать еще одно замечание о различии законов половой морали для мужчины и для женщины. Подобно тому как существуют различные классовые идеологии, на основании тех же экономических причин должны существовать и противоположные половые идеологии, одна — обязательная для мужчины, другая — обязательная для женщины, например, что мужчина может жить в полигамии, тогда как женщина обязана соблюдать моногамию.

Вышеуказанные законы осветили историческую обусловленность этой тенденции, так как вместе с возникшей на основе частной собственности моногамией образовалось классовое деление на мужчин и женщин — первая форма классового деления, известная в истории. Таким образом, становится понятным тот факт, что женщина во все времена и у всех народов вплоть до наших дней склонна считать это несправедливое распределение прав и обязанностей «естественным» порядком вещей. Это не более как идеология «мужчин», навязанная не только социально и физически, но и духовно угнетаемому классу «женщин» как общеобязательная. И женщина воспринимала ее такой, пока не осознала себя. Но это произошло не раньше третьей четверти XIX в. Вот почему только к этому времени и относится принципиальная критика теории прав для мужчины и женщины в области половой морали как результат мнимо-естественного порядка вещей.

Если еще теперь, после тридцати- или сорокалетней критики, существует бесконечное количество мужчин и еще больше женщин, осуждающих эту критику и считающих прежнее мнение по этому вопросу в самом деле «естественным» и потому «вечным», то это доказывает только, как сильно еще господство мужчин. К тому, что мы выше обозначали словом «закономерность», необходимо прибавить на основании выдвинутых нами факторов еще третье следствие: так как экономический базис общества находится в процессе постоянного развития, так как каждому новому экономическому укладу соответствует свое разделение общества со своими интересами и общественными потребностями, то каждая эпоха провозглашает свои нравственные законы и требует новых нравственных критериев.

Из факта внутренней связи между экономическим базисом общества и нравственными нормами следует и то, что перевороты, происходящие в области общественной морали, будут тем резче, чем более коренной ломке подвергается базис общественного уклада. Если, как это было в XV, XVIII и XIX столетиях, в историю человечества вступает совершенно новый экономический принцип, то должна совершенно измениться и мораль, как это на самом деле и было.

Наряду с этим существовали в каждую эпоху и индивидуальные требования, следующие из исключительных потребностей. Но они исчезают вместе с индивидуальным случаем. Если же половые нормы обусловлены общественными потребностями целой эпохи, то они будут существовать, пока сохраняются эти условия. Здесь коренится ключ к объяснению того факта, что в прежние эпохи нормы морали существовали более продолжительные периоды времени. «Нравственность», характерная для эпох мелкобуржуазной культуры, долгое время была фактом. Ее продолжительное существование было исторической необходимостью.