Юрий Давыдов - Капитан Юнкер, будь он проклят

Шанц, уроженец Швеции, вот уже два десятилетия состоял в русской службе. То был боевой моряк, участник средиземноморского похода, блокады Дарданелл. И не только боевой, но и дальновояжный, обогнувший землю на транспорте "Америка".

Иван Иваныч знал нравственные "достоинства" Андрея Логгиныча. Шанц нагрянул в отель и тряхнул за грудки Юнкера. Не без крепких выражений, усвоенных в русской службе, швед выставил ультиматум: марш в Кронштадт, а не то на буксире утащу!

Должно быть, у Ивана Иваныча при всей его крутости (на сей раз вполне праведной) была еще и легкая рука: никогда попутные ветры с такой резвостью не несли "Або", как на переходе из Копенгагена в Кронштадт.

Поздним октябрьским вечером 1842 года трехмачтовый парусный корабль смутно обозначился на малом рейде.

9

Верь не верь приметам, а несчастия не кончились вместе с концом путешествия.

Перво-наперво господин Юнкер посадил офицеров под арест, а сам поспешно убрался в Петербург. Замысел был прост: броситься в ноги заступнику и покровителю светлейшему князю Меншикову да и взвалить на подчиненных напраслину еще большую, нежели в Петропавловске. Официальную и справедливую жалобу, принесенную посланнику в Бразилии, выставил он бунтом, учиненным во время плавания. За таковое грозил суд.

И точно, Бутакова и Бессарабского, Шкота и Фредерикса поодиночке "приглашали" к главному командиру Кронштадтского порта, в ведении которого состояли чиновники военно-судной комиссии.

Главным командиром был тогда знаменитый Фаддей Фадееич Беллинсгаузен, открыватель Южной земли*. Бьюсь об заклад, адмирал ни на миг не усомнился в честности офицеров "Або", как и в бесчестности капитана "Або". Но адмиралу не хотелось выносить сор из избы. Негодуя на Юнкера, он настаивал, чтобы офицеры подписали проклятые шнуровые книги.

* Антарктиды.

Тем самым хоть и покрывалось казнокрадство, но зато офицеры избавлялись от законников-крючкотворов. Подписать шнуровые книги? Да ведь это бесчестье! Нет! Пусть асессоры, аудиторы, презус - все это крапивное семя. Пусть суд! Нет, они не подпишут!

Беллинсгаузен так и доложил Меншикову. Сколь ни могущ был светлейший, но и ему, любимцу государя Николая Павлыча, не хотелось выносить сор из своего ведомства. И светлейший спрятал дело под сукно. Военно-судной комиссии не пришлось скрипеть перьями.

Однако и строптивым офицерам не пришлось надеть крест, положенный за "кругосветку*. Оставалось лишь пожимать плечами: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!" И долго еще ощущать себя опальными.

Ну-с, а господин Юнкер, его высокоблагородие, отродясь не слыхавший, что такое благородство? Напомню читателю о "Русском художественном листке". В нем (за какой год, убей, не могу сообразить) мелькнула карикатура на бывшего моряка в полицейском мундире.

Под рисунком было объявление: "Все части света обошел, лучше 2-й Адмиралтейской не нашел".

Андрей Логгиныч не тотчас променял морской мундир на полицейский. Он еще немало куролесил. Мотал казенные денежки и одалживался у консулов за границей. Может, при неизменном покровительстве светлейшего и в адмиралы бы угодил, но однажды (в отсутствие Меншикова) прогнали-таки господина Юнкера в шею.

Юнкер, как кот, умел падать на четыре лапы: заполучил доходное местечко пристава в одной из частей города Санкт-Петербурга, во 2-й Адмиралтейской. И зажил, что называется, своим среди своих.

1971