Владимир Миронов - Народы и личности в истории. Том 3

Прекрасный пример подал и автор «Декларации независимости», президент США Джефферсон (1743–1826). В 1778 г. он внес на рассмотрение виргинской ассамблеи «Билль о большем распространении знаний». Главной задачей билля являлось просвещение умов народных масс. Предлагая давать детям техническое образование, Джефферсон опередил свое время. Благодаря его усилиям на посту губернатора Виргинии реорганизуется система образования в штате. Велика роль Джефферсона и в создании Виргинского университета. Создание колледжа или университета в Америке считается почтенным делом. Вытряхивая из прижимистых богатеев деньги на образование, он словно уподоблялся царю Мидасу, обращавшему в золото все, к чему прикасались его руки. Им создан «Фонд для нужд просвещения». Он спроектировал академическую деревню. К зданию университетского комплекса (по образцу римского Пантеона) примыкали 10 двухэтажных зданий, в каждом из них аудитория, квартира для преподавателя, комнаты для студентов. В центре находилась Ротонда – храм знаний. Все это окружено аллеями и садами. «Отец-основатель» наметил программу обучения, пригласил лучших преподавателей, собрал прекрасную библиотеку (что позже и составит основу знаменитой библиотеки конгресса). Виргинский университет открыли в 1825 г., когда отцу-основателю было уже 82 года. Это было главным его деянием. Перед тем как покинуть бренный мир, он собственноручно набросал текст надгробия: «Здесь похоронен Джефферсон, автор американской Декларации независимости, Виргинского статута о свободе вероисповедания, отец Виргинского университета». В первом наборе было принято для обучения 40 студентов. Это высшее учебное заведение считается одним из лучших в США государственных университетов (18 тысяч студентов и аспирантов). Он настаивал, чтобы лица, которых природа наградила гением и талантами, могли бы получить образование независимо от наличия или отсутствия у них средств, происхождения, других случайных условий или обстоятельств («для распространения счастья на всех без исключения граждан»). Эта позиция просветителя воплотилась в его знаменитом девизе – «Дорогу талантам!». В США всегда некоторым преимуществом пользовались одаренные дети, что, вообщем-то, закономерно. Они освобождались от платы за обучение. В каждом ребенке, считали представители раннего американизма, можно найти зародыш всех совершенств, достигаемых человеческим духом. Вспомним, как Фурье утверждал: «Почти каждый может стать равным одному из самых изумительных существ, являвшихся миру, как Гомер, Цезарь, Ньютон и т. д.». Джефферсон стал своеобразным summus princeps (высшим вдохновителем – лат.) своего времени и духа Америки. [184]

Это же мы вправе сказать о Дж. Мэдисоне (1751–1836), четвертом президенте США, одном из авторов Конституции США. Выходец из семьи потомственных плантаторов, Джеймс был отдан в лучшую школу Виргинии, школу Д. Робертсона, талантливого педагога из Шотландии. Мэдисон вспоминал о нем как о человеке больших познаний и выдающемся учителе. Он поступил учиться в Принстонский колледж (основан в 1746 г.).

Принстон тех лет отличали академизм и высокое качество преподавания. Мэдисон постигал премудрость юридических наук, изучал социальные, философские и политические учения, пытаясь на практике реализовать идеи философа Юма («политика может быть превращена в науку»). В Принстоне юноша обрел друзей и соратников (У. Брэдфорд, Ф. Френо, X. Брекенридж). Большое влияние на него оказали два известных шотландца (философ Юм и поэт Фергюсон). Ему удалось приобрести некоторые познания в иврите, хотя это не входило в программу колледжа. Упор он делал на изучение истории. Впоследствии Мэдисон дважды занимал пост государственного секретаря в правительстве Джефферсона, дважды избирался президентом страны. По общему мнению, это один из самых просвещенных и талантливых американских политиков. Его заслугой считается разработка концепции разделения властей (знаменитая система сдержек и противовесов с помощью двухпалатного парламента). Имя Мэдисона уже при жизни стало символом единства американского Союза. [185]

В таких учебных заведениях, как Гарвард, старались давать азы классических знаний. Брукс писал: «Само же обучение состояло из опроса. Никакой профессорской чепухи, никаких лекций и ненужных посторонних сведений, никаких цветистых примеров. Уходишь с головой в латынь или в математику, на столе пара свечей. Назавтра ты принимаешься грызть ту же науку снова. Профессора были не няньками и не учителями танцев. В Гарвард поступали не затем, чтобы развивать свои сомнительные склонности. В Гарвард приходили выучиться и «заслужить мраморный бюст». Все желали, чего бы это ни стоило, но добиться громкой славы и заполучить monumentum aere perennius (памятник прочнее меди)». Задача не простая. Но как говорил У. Чэннинг: «Дело или занятие, не содержащие трудностей, не требующие полного напряжения ума и воли, недостойны человека». [186]Здесь говорили на смеси английского, французского и латыни. Студенты любили щегольнуть иностранными словечками, вроде слова symposium. Хотя студенты видели в этом слове синоним словосочетания «выпивать вместе». А уж в трезвости или в излишней строгости ученых мужей никто не заподозрил бы. В день выпуска закатывали банкеты на 600 гостей с танцами во дворе. В чем заключалось обучение в университете?

Гарвардский университет. Мемориал-холл

В середине XIX в. писатель Г. Торо сказал о результатах обучения в Гарварде: «Оканчивая колледж, я с удивлением узнал, что я, оказывается, изучал там навигацию! Да если бы я прошелся по гавани, я узнал бы о ней больше. Даже бедному студенту преподают только политическую экономию, а экономией жизни или, другими словами, философией в наших колледжах никто серьезно не занимается. В результате, читая Адама Смита, Рикардо и Сэя, студент влезает в долги и разоряет своего отца». Высшее образование еще не стало ключевым фактором социально-экономического развития. Американцы не относились серьезно к высшей школе, как советовал Г. Торо: «Я хочу, чтобы студент не играл в жизнь и не просто изучал ее, пока общество оплачивает эту дорогую игру, а серьезно участвовал в жизни от начала до конца. Что может лучше научить юношу жить, как не непосредственный опыт жизни?.. Так же как с нашими колледжами, обстоит дело с сотней других «современных достижений», в них много иллюзорного и не всегда подлинный прогресс». В этом трезвом и критическом взгляде есть резон. Невысока была и читательская культура.

Не лучшим образом характеризует Гарвард тех лет и политик Генри Адамс. Если судить по его воспоминаниям, не только он сам не придал высшему образованию серьезного значения, но и никто из студентов-бостонцев не относился к делу ответственно. Похоже, они не питали уверенности, что даже и сам ректор Уокер, или пришедший ему на смену ректор Фелтон, относятся к наукам намного серьезнее собственных студентов. Гарвард важен был для тех и других главным образом в так называемом социальном, а не интеллектуальном аспекте. Эти речи и настроения вряд ли способствовали крепости нравов. Адамс писал, что университетское образование и воспитание играло в ряде случаев отрицательную, а в известном смысле даже и пагубную роль. Новых идей (объективных или субъективных) тут не приобретали. Как и всюду, в учебных заведениях было немало бездельников и лоботрясов. Американцы обычно их называли rah-rah boys (предпочитающие занятиям бурное веселье). Достоинства высшего образования вначале были невелики, если не считать таковыми привычку употреблять спиртное в неограниченных количествах. Обычай пить, отмечает Адамс, остался в памяти выпускников одним из ярких воспоминаний студенческой поры, вызывая недоверие к собственной памяти, такими чудовищными казались попойки. Познания такого рода можно было отнести к искусству поглощения крепких напитков. Виски, ром, джин приносили для народного употребления (ad usum populi. – лат.), распивая в кругу сотоварищей. Посиделки зачастую превращались в оргии. [187]