Роджер Кроули - Константинополь. Последняя осада. 1453

Ядра из гигантских орудий, уничтожающие стены, могли пролетать целую милю в глубь Города, безжалостно обрушиваясь на дома и церкви, убивая мирных жителей или, точнее, погребая их в садах и полях уменьшившегося Города. Некий очевидец был поражен, когда на его глазах ядро ударило в стену церкви и рассыпало ее, словно пыль. По словам других, земля сотрясалась на две мили вокруг, и даже галеры, стоявшие в безопасности на приколе в гавани Золотой Рог, ощущали на себе силу разрывов, отдававшуюся в их крепких деревянных корпусах. Гром пушек слышался даже в Азии, за пять миль за Босфором. Тем временем требюше, которые стреляли по более крутой траектории, забрасывали камнями крыши домов, стоящих за стеной, а также били по императорскому дворцу.

Психологически артиллерийский обстрел воздействовал на обороняющихся поначалу даже сильнее, чем материальный ущерб. Шум и вибрация, производимые крупными ядрами, облака дыма, сильные удары одних камней о другие пугали видавших виды защитников Города. Мирные жители решили — наступает конец света и грядет воздаяние за грехи. «Звук был такой, — писал османский хронист, — словно загремели трубы Страшного суда». Люди выбегали из домов, били себя в грудь, крестились и восклицали: «Кирие элейсон! [18] «Кирие элейсон» — «Господи помилуй» (греч.). Что же теперь будет?» Женщины падали в обморок. Люди, заполнившие церкви, «и молитвы и мольбы возносили, плача, и рыдая, и возглашая: «Господи, Господи! Мы… далеко от тебя отступили. Все, что навел Ты на нас и на Град Твой святой, праведным и истинным судом Твоим сотворил Ты за грехи наши». При мерцающем свете перед наиболее почитаемыми иконами их уста шептали ту же самую бесконечную молитву: «Не предай же нас навеки врагам Твоим, и не разори достояния Твоего, и не лиши нас милости Твоей, и пощади нас в час этот».

Константин немало делал для поддержания морального духа защитников Города как в практическом, так и в религиозном отношении. Он ежечасно появлялся на стенах, укрепляя дух командиров и солдат. Церковные колокола звонили непрерывно, и император убеждал «всех людей не терять надежды, не ослаблять сопротивления врагу, но уповать на Господа Вседержителя».

Обороняющиеся по-разному старались ослабить ущерб от артиллерийского обстрела. Раствор мела и кирпича выливали на внешнюю стену как средство, повышающее ее прочность. В других местах для защиты от ядер использовались кипы шерсти, прикрепленные к деревянным брускам, крупным кускам кожи и дорогим гобеленам. Все это вывешивалось на стенах. Но такие меры мало помогали против сокрушительной силы артиллерийского огня. Обороняющиеся сделали все возможное, пытаясь вывести из строя гигантские орудия турок, стреляя по ним из собственных немногочисленных пушек. Но они испытывали недостаток в селитре, да и пушки турок прикрывались палисадом. Хуже всего было то, что стены и башни оказались совершенно непригодными в качестве платформ для пушек. Они не имели достаточной ширины и не могли дать место орудиям, когда те откатывались после стрельбы мощными зарядами. Им также не хватало прочности, чтобы выдерживать вибрацию, «от которой дрожали стены, в результате чего [укрепления] терпели больший ущерб, чем враг». Самая мощная пушка греков быстро взорвалась. Защитники, придя в ярость, хотели предать смерти пушечного мастера, по их мнению, продавшегося султану. «Но поскольку не нашлось бесспорных доказательств того, что мастер заслуживает такой участи, его отпустили на свободу». Вскоре стало ясно — конструкция стен Феодосия не соответствует требованиям новой эпохи в истории войн.

Греческие хронисты старались передать то, что они видели, или даже найти соответствующие термины для описания пушек. «Не существует старинного названия для этого устройства, — заявляет классически образованный Критовул. — Разве что некоторые говорят об этом как о наносящем сильнейшие удары таране или движителе. Но вообще теперь все называют его аппаратом [apparatus]». Встречаются и другие названия: бомбарды, скевы, гелеполы — «покорители городов», торменты и телеболы. Под воздействием окружающих условий язык изменялся в соответствии с новой устрашающей реальностью — ужасным опытом артиллерийской бомбардировки.

Стратегия Мехмеда, направленная на изматывание противника, в то же время обнаруживала нетерпение султана. Он решил день и ночь разрушать стены артиллерийским огнем и устраивать неожиданные нападения, рассчитывая истощить силы защитников и расширить брешь накануне решающего приступа. «Обстрел продолжался день и ночь, не было покоя от ударов и взрывов, и камни и ядра беспрерывно били в стены, — рассказывает Мелиссин, — поскольку султан надеялся таким путем облегчить себе овладение Городом (ведь нас было мало против столь многих), доведя нас до истощения и смерти, и он не давал нам возможности отдыхать от атак». Бомбардировка и борьба за ров продолжались с неослабевающим напряжением с 12 по 18 апреля.

Конечно, первоначально обстрел произвел психологический эффект, но управление гигантской пушкой было нелегким делом. Чтобы зарядить и навести ее, требовалось столько труда, что «Базилика» могла стрелять лишь семь раз в день, причем предварительный залп производился перед рассветом — он предупреждал о начале дневной бомбардировки. Иногда орудия вели себя непредсказуемо и капризно, а то и представляли опасность для обслуги. Под весенним дождем их трудно было установить на позиции, ибо они откатывались, грохоча, словно атакующий носорог, а посему часто соскальзывали из своих люлек в грязь. Опасность быть задавленными для артиллеристов еще усиливалась риском быть разорванными на куски осколками пушечного ствола, в случае если тот расколется на части. Очень скоро «Базилика» потребовала от Урбана новых забот. Сильное нагревание от разрывов начало расширять трещинки в некачественном металле — очевидно, отливка орудия такого размера оказалось делом чрезвычайно трудным. Греческий хронист Дука, живо интересовавшийся техническими вопросами, вспоминал: для решения проблемы в ствол пушки заливали горячее масло сразу после того, как вылетело ядро, чтобы попытаться предотвратить проникновение туда холодного воздуха и расширение трещин.

Однако опасность того, что ствол расколется, как стекло, продолжала беспокоить Урбана, и возмездие, согласно легенде, вскоре настигло наемника-христианина. Пристальный осмотр показал: трещины были действительно серьезными. Урбан захотел убрать пушку в тыл и переплавить ее. Мехмед же, постоянно бывший рядом, чтобы видеть, как действуют его мощные орудия и с нетерпением ожидавший успеха, приказал продолжить огонь. Взвесив, что опаснее — неисправность пушки или гнев султана, — Урбан перезарядил ее и попросил Мехмеда отойти подальше. При вспышке порохового заряда «Базилика» «треснула сразу же после выстрела и раскололась на множество кусков, убив и ранив стоявших рядом» — в том числе и самого Урбана. Есть, однако, надежные свидетельства в пользу того, что Урбан, чья смерть являлась столь желанной для христианских хронистов, расстался с жизнью иначе. Очевидно одно: его гигантское орудие рано прекратило участвовать в осаде. Его быстро укрепили железными обручами и опять пустили в дело, но оно вновь раскололось, еще больше разъярив Мехмеда. Огромную пушку изготовили с нарушением допустимых в тогдашней металлургии отклонений. Она обеспечивала скорее психологический эффект. Ее придали группе менее крупных, но все равно достаточно внушительных орудий для нанесения ущерба неприятелю.