Томас Рид - Мальчики на севере

Мальчик закрыл глаза и стал припоминать, что с ним случилось. Мало-помалу память к нему начала возвращаться, и он ясно вспомнил все, только не мог понять, где находится.

"Где это я! - подумал он, снова открывая глаза и обводя ими комнату. Куда девались мистер Стюарт и Гаральд? Неужели они покинули меня здесь одного?"

Ему больно было смотреть долго на свет, и он опять закрыл глаза. Вдруг Гарри, услыхал, как отворилась дверь и кто-то вошел в комнату. Он еще раз открыл глаза и заметил нагнувшееся к нему доброе лицо своего наставника.

- А я думал, вы покинули меня, мистер Стюарт, - сказал он слабым голосом.

- Напрасно вы так думали, Гарри, - отвечал Стюарт. - Ну, как вы теперь себя чувствуете?

- Ничего, так себе. Только вот очень болит голова.

- Ну, еще бы после такого падения! Вы помните, что с вами случилось?

- Помню. Лошадь понесла, я выпустил вожжи и грохнулся с этой проклятой таратайки. Но где я теперь?

- В одной рыбацкой хижине близ Христиании. Мы не успели далеко отъехать от этого города, когда случилось с вами несчастье.

- А Гаральд и Винцент?

- Гаральд, разумеется, здесь, а Винцент не мог ждать вашего выздоровления и уехал один в Берген.

- Да разве я так давно болен?

- Уже две недели.

- Вот как! А мне казалось, что это все случилось вчера.

Мальчик был очень утомлен этим разговором и заметно ослабел. Стюарт увидел это и ласково сказал ему:

- Засните, Гарри. Вы еще очень слабы, довольно разговаривать.

Мальчик улыбнулся и закрыл глаза, а Стюарт тихонько отошел от него.

Прошло несколько дней. Здоровье Гарри заметно поправлялось; он вставал с постели и начал выходить на воздух. Однажды он сидел в саду в обществе брата и учителя. Последний рассказывал своим воспитанникам, что знал о Норвегии.

- Мистер Стюарт, помните, вы хотели нам рассказать что-то об Олафе? сказал Гаральд.

- Помню, помню!.. Если хотите, я сейчас вам расскажу его историю, ответил Стюарт.

- Пожалуйста! - воскликнули оба мальчика.

Нужно сказать, что за время болезни Гарри нравственное исправление сыновей полковника Остина сильно подвинулось вперед. Они уже почти перестали употреблять простонародные выражения и сделались менее грубы. Да и умственный горизонт их, вследствие постоянных бесед с наставником, начал несколько расширяться. Рассказы последнего им так нравились, что они готовы были целыми днями слушать его. Они и не подозревали, что эти рассказы почти те же школьные занятия, и очень удивились бы, если бы кто-нибудь им сказал, что с самого момента поступления к ним Стюарта в качестве их наставника они уже учатся. Мальчики серьезно воображали, что учиться значит сидеть за книгами и долбить скучные и непонятные слова.

Между тем, Стюарт, познакомившись с умственным развитием своих учеников, выбрал для занятий с ними сначала устную беседу. Этим он хотел заинтересовать их, заставить полюбить занятия. Он был твердо убежден, что добьется своей цели и принудит мальчиков просить его дать им книги.

Конечно, пока до этого было еще далеко, но Стюарт видел, что начало уже сделано, и искренно радовался, глядя на поворот к лучшему в характере и уме своих воспитанников.

- Ну, слушайте, - продолжал молодой наставник. - Олаф родился в 969 году на каком-то маленьком островке, название которого неизвестно. На этот остров мать Олафа принуждена была бежать, спасаясь от преследований убийц своего мужа. Олаф еще ребенком был украден морскими разбойниками и продан в рабство. Впоследствии он как-то попал в Россию. Там его увидал Владимир и принял к себе на службу. Владимир любил людей мужественной наружности, а Олаф был силен, высок ростом и очень красив.

- А кто был этот Владимир? - спросил Гаральд.

- Это был русский князь. Он, подобно Константину Великому, принял христианство и крестил свой народ. Ну, слушайте дальше. Олаф был язычником; ему вскоре надоело служить у Владимира, и он уехал от него. После долгих скитаний он попал на остров Борнхольм, где сначала и поселился.

- А где находится этот остров? - перебил Гарри.

- На Балтийском море, южнее Швеции.

- Что же там делал Олаф? - спросил Гаральд.

- Он был морским разбойником. Всевозможные разбои были почти всюду в большом ходу.

- Значит, тогда было очень весело жить! - вскричал Гаральд.

- Это вы сказали необдуманно, Гаральд, - заметил Стюарт. - Разве можно было весело жить в то время, когда каждую минуту вы рисковали лишиться всего вашего имущества, свободы и даже жизни? Подумайте.

- Да... вы правы, мистер Стюарт, - проговорил сконфуженный тоном мальчик, - я действительно не подумал об этом.

- То-то и есть, мой друг. Но я продолжаю. Однажды Олаф попал в Дублин. Ирландией в то время правила одна принцесса. Народ требовал, чтобы она выбрала себе кого-нибудь в мужья, и вот в Дублин съехалось множество богатых и знатных рыцарей. Все они собрались во дворце принцессы, где назначен был смотр. Между ними находился какой-то иностранец благородной и воинственной наружности, но в простой, грубой одежде. Он привлек внимание принцессы. Она спросила, как его имя и кто он. Он отвечал, что его зовут Олафом и что он норвежец.

- Хорошо, что он не наряжался: воину это не идет, - заметил Гаральд.

- Принцесса была того же мнения. Олаф ей сразу понравился, и она избрала его своим супругом. Вскоре слава Олафа достигла норвежского короля Гакона. Это был очень дурной человек, и народ прозвал его злым; так он и был известен под именем Гакона Злого. Гакону было досадно, что его подданный сделался тоже королем. Он отправился в Ирландию одного хитрого человека, который втерся в доверие к Олафу и под видом дружбы уговорил его поехать в Норвегию. Олаф прибыл туда как раз в то время, когда многие начальники составили заговор против злого короля. Гакон вынужден был бежать, а Олаф, которого король хотел лишить жизни, был выбран на место Гакона королем Норвегии.

- Вот как! - вскричал Гарри. - А каков он был королем?

- Он был хорошим военачальником и правителем, и хотя крестился, но не мог проникнуться духом христианства: тогдашние нравы были слишком грубы для этого. Крестившись, он, по примеру русского князя Владимира, задумал крестить и свой народ, но приступил к этому не так, как следует. Вместо того, чтобы действовать кротостью, как учит Евангелие, он стал принуждать норвежцев огнем и мечом и всевозможными пытками принимать крещение. Многие внешние приняли христианство, но в душе остались прежними язычниками. Если бы Олаф попробовал обращать их ласкою и кротостью, то, наверное, скорее достиг бы своей цели. Кротость всегда сильнее насилия.

- Это правда, - сказал Гарри. - Если бы вы, мистер Стюарт, постоянно бранили меня и наказывали, то я едва ли стал бы вас слушаться. Может быть, внешне я и слушался бы, но зато в душе я проклинал бы вас так же, как теперь люблю и уважаю.