Н Кальма - Заколдованная рубашка

И вот Александр уже шагает по заснеженной Гороховой, к Адмиралтейству. Под мышкой у него круглый кожаный баульчик с немногими нужными вещами.

Мчатся тучи, вьются тучи,

Невидимкою луна

Освещает снег летучий,

Мутно небо, ночь мутна...

машинально, в такт шагам, повторяет Александр. Он хотел было кликнуть извозчика, но тут же себя одернул: "Обойдусь и так. Надо привыкать к пешему хождению. Я теперь не генеральский сын, а бедный студиозус".

Снег косо летел по улице, остро сек лицо, забивался за воротник. Кругом одинокого фонаря на углу клубились, точно хоровод мошек, снежинки. Поддерживая друг дружку, проковыляли двое пьяных. У освещенного подъезда знакомого особняка вереницей стояли кареты. Гомонили о чем-то кучера, хлопали рукавицами, боролись, чтобы согреться. Заиндевевшие лошади были окутаны морозным паром и чуть подрагивали. В особняке глухо и нежно заиграла музыка. Александр с какой-то особой, болезненной остротой примечал каждую подробность. Вот подъехала еще карета, ливрейный лакей откинул с шумом подножку, с особым щегольством распахнул дверцу, и на ковер, постланный у подъезда, выпорхнула фигурка в меховой ротонде и капоре. Александр успел увидеть узенькую ножку в бальном башмачке. Из дома явственней и томительнее донесся модный штраусовский вальс. "Новогодний бал у Кавецких..."

И вдруг Александр пронзительно почувствовал себя одиноким, никому не нужным. Новогодняя ночь... Все веселятся, желают друг другу счастья и удач. Один он, выгнанный из родного дома собственным отцом, бесприютно скитается по улицам.

"Мчатся тучи, вьются тучи..." - опять забормотал он, чтобы не заплакать. Но нет, нет, долой слабость, долой это постыдное малодушие! Он сумеет справиться с собой, сумеет быть совсем-совсем взрослым и сильным, стать настоящим мужчиной.

Александр поправил баульчик под мышкой, встряхнулся. Вот и Адмиралтейство, а там и Дворцовый мост. В Зимнем дворце светятся окна во втором этаже. Кабинет царя? Может, именно сегодня, в новогоднюю ночь, царь наконец решится и даст волю своему народу? А может, танцует сейчас на придворном балу, забыл и думать о таких, как Никифор, как лакей Антон, как окоченевшие на морозе кучера?

Будочник машинально вытягивается перед студенческой шинелью, и Александр видит, что он уже на мосту. Река безлюдна, запорошена снегом, только кое-где чернеют проруби. В темных стеклах университета отражается бледный снежный свет ночи. В своих теплых норах, бог весть где, спят старики швейцары, знающие по именам чуть ли не три поколения студентов. И не верится, что днем за этими окнами кипит и бурлит молодая жизнь.

Александру вспомнилось, как в треугольной шляпе, с жалкой шпагой на боку он вошел в дверь университета, в эту самую, мимо которой он сейчас проходит. Его угрюмо окликнул знаменитый швейцар Савельич:

"Ты кто такой? Новичок? Вот запиши в книге свою фамилию. А теперь пойдем со мной в шинельную. Вот тут вешай, под этим номером, свою шинель, можешь и фамилию здесь подписать".

Александр поднялся наверх, но не встретил ни души. Сторож в коридоре грубо спросил:

"Чего так поздно пришли? Уже пять минут, как двери закрылись, везде профессора читают, никого пускать не велено. Надо вовремя приходить".

Так и просидел целый час Александр в сборной зале в полном одиночестве. Мимо ходили сторожа, курили ароматными свечами по всем аудиториям и залам, и Александр глотал синий горький дым.

Но вот и университет остался позади. Величавые сфинксы сторожат Неву у академии. Их запорошенные снегом каменные глаза не смотрят на юношески тонкую фигуру, которая пробегает мимо них на Васильевский.

И сразу - вот чудеса! - меняется облик города. Узкие улички, церкви и церковные дворики, низенькие дома - провинциальная тишь и глушь, будто это и не Петербург и не столица вовсе.

Впрочем, нет, какая там тишь! В первом этаже двухэтажного домишка у самой церкви Андрея Первозванного так поют и шумят, что дребезжат стекла в рамах. Из форточки валом валит пар, и вместе с паром вылетает удалая студенческая песня:

Там, где Крюков канал

Со Фонтанкой-рекой,

Словно братец с сестрой,

Обнимаются,

Где Никола святой

С золотою главой,

Сверху глядя на них,

Улыбается,

От зари до зари,

Лишь зажгут фонари,

Вереницей студенты

Там шляются.

- Ишь, до чего же лихо скубенты гуляют! - завистливо пробормотал над самым плечом Александра какой-то прохожий.

Александр тихонько стукнул в окно. Его не услышали - уж больно шумели внутри. Он снова стукнул, сильнее. В форточку просунулась растрепанная голова:

- Кто стучит? Чего нужно?

- Да это Есипов! - закричал изнутри чей-то радостный и пьяный голос. - Скорей, Сашка, вали сюда! Да что ж ты так поздно, черт тебя дери!

Низенькая входная дверь распахнулась, и Александр со своим баульчиком вступил в прокуренную полутемную прихожую, где его сразу схватили в теплые, дружеские и пьяные объятия.

4. ДРУЗЬЯ-СТУДЕНТЫ

- Наша задача - обновить мир, проложить новые пути, создавать новые формы жизни...

- А ты у мужика спроси про эти формы, братец. Пускай он тебе сам скажет.

- Зачем вы эту брошь носите, Нина Александровна? Цепляетесь за украшения? А я вот считаю: необходимо уничтожить все, что служит прихотям бар, и оставить только то, что может пригодиться народу.

- Господа, господа, что это вы все о высокой материи! Давайте лучше выпьем. Новый год ведь...

- Водка вся. Выпить-то нечего.

- Как - вся? Быть не может! Ведь Липин татарину-старьевщику брюки продал за два рубля двадцать копеек и принес на все водки.

- Брюки? Ха-ха-ха! А сам-то как же теперь?

- Господа, вы с ума сошли, здесь же дамы! Что вы это, право, о брюках...

- Вы только послушайте этого комильфотного! Как он брюк испугался! Все по старинке норовит!

- Господа, господа, да уймитесь же! Меркурьев стихи будет читать.

- Стихи? Ура-а! Валяй, Меркурьев, читай стихи!

Что ни год - уменьшаются силы,

Ум ленивее, кровь холодней...

Мать отчизна! Дойду до могилы,

Не дождавшись свободы твоей!

Но желал бы я знать, умирая,

Что стоишь ты на верном пути,

Что твой пахарь, поля засевая,

Видит ведренный день впереди.

Чтобы ветер родного селенья

Звук единый до слуха донес,

Под которым не слышно кипенья

Человеческой крови и слез...

- Ах, Некрасов, что за поэт! Выпьем, братцы, за Некрасова!

- Братцы, ребятушки, споемте, ради бога! Эх,

Сердца жаркого не залить вином,

Душу черную не запотчевать...

- Коллеги, да кончайте вы с этой красивой чепухой, давайте лучше споем!

- Вася, Вася, споем нашу, вольную!

Загремел хор:

Уж опять не бывать

Прежней рабской доли,

Ночью, днем жадно ждем

Мы желанной воли.

Облегчить, освободить