Искандер Гилязов - Легион «Идель-Урал»

Выражаю свою благодарность фонду имени Александра фон Гумбольдта (Alexander-von-Humboldt-Stiftung), сделавшему мне возможным целенаправленный и углубленный поиск в архивохранилищах Германии. Я очень благодарен всем коллегам, советы которых помогали мне при написании данной работы — сотрудникам Семинара по восточноевропейской истории Кельнского университета: его тогдашнему руководителю профессору Андреасу Каппелеру (в настоящее время Венский университет), доктору Кристиану Ноаку (в настоящее время — Дублинский университет), доктору Гидо Хаусманну (в настоящее время — Фрайбургский университет), а кроме того, профессору Ингеборг Бальдауф (Берлин), профессору Герхарду Зимону (Кельн), профессору Адольфу Хампелю (Хунген), доктору Патрику фон цур Мюлену (Бонн), доктору Себастиану Цвиклински (Берлин). С теплотой и грустью вспоминаю я своих покойных коллег профессора Герхарда Хеппа (Берлин) и доктора Иоахима Хоффманна (Фрайбург). Многие коллеги в России также не остались в стороне — я искренне благодарю писателя Рафаэля Мустафина (Казань), заместителя главного редактора «Книги Памяти» Михаила Черепанова (Казань) и бывшего руководителя Центра общественных связей КГБ Республики Татарстан Ровеля Кашапова. Варианты этого исследования обсуждались на заседаниях в Казанском государственном университете, и ценные замечания по тексту сделали многие коллеги по кафедрам истории татарского народа, истории Татарстана, современной отечественной истории и историографии и источниковедения КГУ — профессор Миркасым Усманов, профессор Индус Тагиров, профессор Алтер Литвин, профессор Рамзи Валеев, профессор Риф Хайрутдинов, профессор Александр Литвин, доцент Валерий Телишев, доцент Завдат Миннуллин, доцент Дина Мустафина. Кроме того, очень важны для меня были и наблюдения профессоров Николая Бугая (Москва) и Ксенофонта Санукова (Йошкар-Ола).

Современники описываемых событий во многом помогли мне, беседы с ними дали возможность более выпукло и образно представить происходившее. С искренним уважением вспоминаю я ныне покойного адвоката Хайнца Унглаубе (Лауэнбург), бывшего руководителя Татарского посредничества. Я желаю крепкого здоровья Тарифу Султану (Мюнхен), бывшему члену «Союза борьбы тюрко-татар Идель-Урала», выдающемуся деятелю татарской послевоенной эмиграции.

Неоценимую помощь мне оказали сотрудники немецких архивов: Федерального архива в Кобленце, Федерального архива в Потсдаме, Федерального военного архива во Фрайбурге, Политического архива Министерства иностранных дел (ранее — Бонн, в настоящее время — Берлин), Бранденбургского земельного архива в Потсдаме, Института современной истории в Мюнхене, Архива федерального уполномоченного по делам Министерства безопасности бывшей ГДР в Берлине.

Вопрос об оценках явления советского военного и политического коллаборационизма в годы Второй мировой войны, несмотря на его остроту, в отечественной историографии по-настоящему только начинает изучаться. В силу известных причин советская историческая литература и публицистика к этим сюжетам обращались очень неохотно, упоминали их лишь очень кратко, скорее как «досадное недоразумение» военных лет. Но если уж они затрагивались, то ответы на поставленные вопросы давались достаточно простые.

Исходя из устоявшегося мнения о малочисленности коллаборационистов, активности коммунистических и прокоммунистических подпольных групп в среде военнопленных, которые насильно были загнаны в состав немецкой армии, считалось, что главной причиной провала планов Германии по привлечению на свою сторону представителей различных народов была верность советских людей своей Родине и коммунистической партии, их высокое чувство патриотизма. В борьбе СССР против нацистской Германии патриотизм действительно сыграл громадную роль, преуменьшать которую непозволительно. Но все же мы считаем, что объяснять разрушение планов гитлеровцев лишь развитым чувством патриотизма «восточных народов» — это искусственное сужение проблемы. Ограничение таким представлением приведет к тому, что в поиске ответа на непростые вопросы мы остановимся на полпути.

Рассмотрим, какие же существуют общие мнения и оценки феномена коллаборационизма в историографии. Довольно просто объявить всех людей, которые оказались на стороне Германии в годы Второй мировой войны, «предателями». При этом во главу угла поставить чисто формальный юридический показатель: если ты перешел на сторону врага, нарушил присягу, надел немецкую форму и дал клятву верности Германии, в том или ином виде оказывал ей содействие, а тем более с оружием в руках сражался против своей родины, совершил вполне доказуемые военные преступления, то тогда ты, бесспорно, предатель. Такой подход существует до сих пор, он совершенно понятен и становится еще более ясным, если добавить к нему эмоциональной окраски. Исходя из такого подхода, после войны во всех странах коллаборационисты были преданы суду и осуждены как предатели национальных интересов. Однако даже в таком случае следует вспомнить юридические нормы многих стран, согласно которым собственно коллаборационизм или сотрудничество с врагом вообще не являются поводом для судебного разбирательства. [1] Более того, один из современных белорусских историков, который занимался проблемами белорусского коллаборационизма, утверждает, что «в соответствии с международным правом допускается работа в оккупационных органах и структурах, если она не направлена против своего народа» (Литвин A. M. Проблема коллаборационизма и политические репрессии в Белоруссии 40–50-х годов // Политический сыск в России: история и современность. — СПб., 1997. — С. 267). К сожалению, это утверждение не подтверждается сносками. Устные консультации, полученные мной у специалистов по международному праву в Казанском государственном университете, позволяют утверждать, что A. M. Литвин в данном случае несколько преувеличивает. Человека, который перешел на сторону врага, можно осуждать за конкретно совершенное им преступление или преступления — военные, уголовные, преступления против человечности и др. Коллаборационизм же в данных случаях может выступать лишь фоном, который, естественно, подвергается этическому осуждению.

Если принять во внимание даже чисто количественные показатели и вдруг столкнуться с цифрой, что таких «предателей» из представителей всех народов СССР в годы войны оказалось около одного миллиона, то уже одно это заставляет основательно задуматься над природой такого сложного явления, подойти к его оценке более серьезно.