Ричард Дейвенпорт-Хайнс - В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000

В течение этого периода Комиссия по наркотическим веществам ООН пристрастно подходила к потенциально опасным препаратам. Наркотики осуждались, однако и производители лекарственных средств, а также правительственные чиновники, ученые и врачи видели в новых психотропных препаратах только лучшую сторону. Несмотря на прежние ошибки с хлоралом и сульфоналом, те, кто регулировал выпуск лекарственных препаратов, принимали заявки фармацевтических компаний, несмотря на отсутствие долгосрочных исследований. Поскольку новые вещества продвигались на рынок не в качестве аналгетиков, а зависимость, начиная с 1909 года рассматривалась только в терминах опиатов, бытовало широко распространенное мнение, что психотропные препараты обладали очень небольшим потенциалом зависимости. Как показано в главе 8, министерство внутренних дел стало рассматривать употребление барбитуратов как проблему после самоубийства сестер Комптон-Бернетт в 1917 году. Несмотря на это, Норманну Сент-Джон-Стивасу (род. 1919), одному из самых проницательных политиков по проблемам наркотиков, в 1970 году ответили категорическим отказом, когда он предложил ввести в Закон о злоупотреблении наркотиками контроль за оборотом барбитуратов. Министр внутренних дел, Джеймс Каллаген (род. 1912), сказал, что барбитураты не были долгосрочной и сколько-нибудь значительной темой. Он утверждал, что Стивас не учитывал быстроту, с которой менялась мода на лекарства и (как ни удивительно это ни звучало) что барбитураты стали проблемой только в течение последних месяцев. Количество выписанных барбитуратов Государственной службой здравоохранения в это время достигало 15 миллионов в год. В 1970 году в Англии и Уэльсе было выписано 47,2 миллиона рецептов на психотропные средства – снотворные порошки, препараты, снижающие аппетит, транквилизаторы и антидепрессанты. Назначение таких веществ с 1966 по 1970 год выросло на 19 процентов – с 19,7 миллионов до 47,2 миллионов. Назначение снотворных препаратов, не относившихся к барбитуратам, выросло в этот период на 145 процентов – главным образом за счет появления в 1965 году снотворных «Мандракс» и «Могадон». На 220 процентов увеличилось назначение легких транквилизаторов типа либриума и валиума.

Первыми на рост потребления психотропных препаратов отреагировали политики Соединенных Штатов. Первый свидетель-медик на сенатских слушаниях 1969 года по вопросу фармацевтической промышленности поставил два вопроса: «В какой мере западная культура изменится под воздействием широко используемых транквилизаторов? Исчезнет ли инициативность янки?» Дело было не только в том, что либриум и валиум были представлены как средства, подавляющие агрессивность американского образа жизни. Критики психотропных препаратов, которых окрестили «фармакологическими кальвинистами», осуждали бегство от реальности тех, кто принимал такие препараты. Феминистки утверждали, что мужская половина, пользуясь своим главенствующим положением в медицине, применяет валиум, чтобы успокаивать, контролировать и притеснять женщин. Фармацевтическим компаниям ставили в вину методы продаж и ценообразования: британское правительство в 1968-69 году после обвинения компании «Хоффманн-Ла Рош» в чрезмерных доходах, потребовало от нее возмещения убытков. Репутация «Хоффманн-Ла Рош» была подорвана задолго до экологической катастрофы на итальянской фабрике в Сервесо в 1975 году.

Когда в 1968 году появился проект соглашения по психотропным препаратам, «Хоффманн-Ла Рош» и другие многонациональные фармацевтические корпорации предусмотрительно решили, что соглашение можно использовать в собственных интересах. Поскольку очень немногие страны обладали ресурсами для тщательного изучения новых лекарственных средств, фармацевтические компании предугадали, что соглашение будет предусматривать глобальную систему проверки качества по стандартам Управления по контролю за продуктами и лекарствами США. Такая система помогла бы корпорациям получать правительственные лицензии и разрабатывать маркетинговые акции во всемирном масштабе. Минимальное количество препятствий исключило бы вмешательство посредников. В период после 1968 года крупнейшие производители лекарств свели к минимуму требующиеся формальности и обеспечили выполнение своих планов. Подобная тактика принесла плоды на конференции по психотропных препаратам, созванной ООН в Вене в 1971 году. Текст соглашения, обсуждавшегося в Вене, составлял проживавший в Швейцарии венец, адвокат Адольф Ланде (род. 1905). К удивлению многих, он обратился к конференции от имени делегации США, представлявшей Ассоциацию производителей фармацевтических препаратов. Это только один пример странного состава делегаций. Высшие руководители американских компаний участвовали в конференции как неофициальные наблюдатели. Как вспоминал Макалистер, два швейцарских делегата оказались служащими многонациональных компаний, штаб-квартиры которых находились в Швейцарии. После того, как шесть стран Латинской Америки неожиданно поддержали ослабление мер контроля, предусмотренного в соглашении, в Секретариате конференции обратили внимание, что лидер группы говорил на плохом испанском. Расследование показало, что он также был служащим «Хоффманн-Ла Рош».

Международная дипломатия подобного толка была далека от нужд пользователей. Крупное исследование в университете города Лидса в 1970 году показало, что писать о наркомании как таковой бесполезно, поскольку подавляющее большинство людей использовало то или иное лекарственное средство. Гораздо более продуктивным подходом стало бы отдельное определение зависимости от героина или отравления барбитуратами и анализ каждого вида злоупотребления как самостоятельной проблемы. Согласно этому исследованию, курильщики индийской конопли с уважением относились к тем, кто употреблял ЛСД и присвоили им лестный эпитет «головы» (heads). Однако «фанаты скорости» (speed freaks), то есть те, кто увлекался метедрином, а также «дельцы» (fixers) и «ширялщики» (mainliners) – люди, вводившие себе тяжелые наркотики – вызывали подозрение и отвращение. Если кто-то нарушал принятые в обществе правила, ко всем его последующим действиям относились соответствующим образом. Модзы с их «пурпурными сердечками» и хиппи, принимавшие «модные» наркотики, считались в обществе прообразом тех, кем не следует быть. Домохозяек относили к категории матерей семейств, но не нарушителей правил, и поэтому из их привычек не делали сенсаций – наоборот, их представляли как образец нормального поведения или идеализировали. В 1966 году Брюс Джексон писал: «Тысячи одиноких амфетаминовых наркоманов принимают наркотик, чтобы избежать отклонений от нормы – чтобы быть по-модному стройными, жизнерадостными и работоспособными или чтобы справляться со скучной и утомительной работой. Они ни в коем случае не хотят быть зачисленными в группу, образованную по единственному признаку – нарушителей социальных норм». Бывший член кабинета министров Уильям Дидс (род. 1913) был в то время самым информированным и конструктивным членом консервативной партии по вопросу наркотиков. Даже он в 1970 году заявил: «Никто не может сомневаться в том, что медицинские препараты для страдающих бессонницей людей или измученных домохозяек представляют собой совсем другую проблему, чем галлюциногены – наркотики, меняющие восприятие и поведение». Это явное противопоставление было отражено в Венском соглашении 1971 года, согласно которому галлюциногены были поставлены под жесткий контроль, а на приносящие прибыль стимуляторы и депрессанты наложены менее строгие ограничения.