Саул Боровой - Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины»

Но Ганновер был не только очень низкого мнения о военной доблести и политической мудрости Доминика [72] Этот бесталанный военачальник, получивший характерную кличку «перина», был заклеймен почти всеми хронистами, стал объектом сатирических выпадов в современных виршах и т. д., что вполне естественно, если вспомнить сплошные неудачи, которыми заканчивались руководимые им военные операции. .

Ганноверу ясно даже, что несчастный исход военных операций Доминика был обусловлен в значительной степени его примиренческой позицией по отношению к Хмельницкому. Очень показателен в этом смысле рассказ нашего хрониста о битве под Пилявцами. Так же как другой современник-летописец и панегирист князя Вишневецкого поляк Твардовский — Ганновер считает, что единственным виновником поражения был Доминик, заключивший, несмотря на решительные возражения Вишневецкого, перемирие с Хмельницким. Это, убеждает Ганновер, вырвало из рук Вишневецкого неминуемую славную победу. Желая еще нагляднее подчеркнуть тяжесть вины Доминика, Ганновер цитирует фантастическое благодарственное письмо Хмельницкого к Доминику: «Мир тебе, господин наш, великий князь Владислав Доминик, военачальник польского народа. Я и мой народ очень признательны тебе за милость, которую ты нам оказал, милосердно согласившись устроить во вторник перемирие» и т. д. И уже прямым обвинением в сговоре с неприятелем звучала последняя фраза этого вымышленного адресованного Доминику письма. «В благодарность за милосердие, нам тобою оказанное, — писал якобы Хмельницкий, — мы отплатим тебе добром и не разорим подвластные тебе местности, подобно владениям других польских панов» [73] Ганновер, л. 111. .

Но Ганновер идет еще дальше. Он не останавливается и перед прямым обвинением Доминика в предательстве: «Питая вражду к князю Вишневецкому по причине того, что все были очень расположены к князю и имя его было очень прославлено по всей стране, и народ считал, что по своей храбрости и воинскому искусству князь должен был быть гетманом, князь Доминик умышленно задерживал посылку войск на выручку Вишневецкого. Гетман Доминик надеялся, что князь Вишневецкий попадется в руки врагов» [74] Там же, л. 104. . Военные неудачи, которые терпела ка полях Украины руководимая Домиником польская армия, обрекали на разгром и гибель все новые и новые еврейские общины, а всякая попытка сговора с казацкой старшиной могла пойти в первую очередь и главным образом за счет социальной верхушки еврейского населения Украины. Все это достаточно ясно объясняет, почему Ганновер занял такую ярко враждебную позицию по отношению к Доминику и в то же время предопределяет отношение нашего хрониста к другому крупному польскому военному деятелю той поры — к князю Вишневецкому.

Если у Ганновера не оказывается для Доминика ни одного светлого штриха, ни одного оправдывающего слова, то это вызывается стремлением еще рельефнее оттенить все высокие качества героя повествования — Вишневецкого.

Князь Иеремия Вишневецкий, ожесточенно и упорно борющийся с восстанием, совершенно непримиримо и решительно отвергающий всякие компромиссные решения, готовый биться до конца за восстановление «старого порядка» на магнатской Украине, — вот кто в глазах Ганновера олицетворяет воинскую доблесть, ум, благородство и даже высшую справедливость. Мерилом благородства Вишневецкого для Ганновера является, конечно, в первую очередь, его отношение к евреям. И здесь Ганновер впадает прямо-таки в безграничную апологетику. Он безоговорочно причисляет Вишневецкого к сонму «благодетелей Израиля»:

«Князь Вишневецкий (да будет благословенна его память), — повествует летописец, — был грозный в этот час со своим войском в Заднепровье. Он относился чрезвычайно благожелательно к евреям и как военачальник не имел себе равных в государстве. Князь Вишневецкий отступал со своим войском по направлению к Литве, а вместе с ним бежало около 500 хозяев-евреев… Когда грозила опасность с тыла — он приказывал евреям идти впереди; когда опасность была спереди, он выступал вперед, как щит и панцирь, а евреев оставлял позади» [75] Ганновер, л. 93. .

Так, на протяжении всего повествования еврея-летописца, Вишневецкий выступает как мужественный защитник евреев и благородный мститель за них [76] Ср., например, следующий характерный рассказ Ганновера: «Князь Вишневецкий был тогда со своим войском в Литве. Узнав об этих событиях, он был очень опечален участью евреев святой общины Немирова. Ведь Немиров был под его властью. Тогда он, опоясав свои чресла, отправился со своими людьми (всего около трех тысяч человек) в святую общину Немирова, чтобы отомстить за евреев. И поклялся князь, что не успокоится, пока не окунется в крови врагов» и т. д… (Там же, л. 103). . Жесточайший и кровожадный «князь Ярема» украинских хронистов и народных песен превращается под пером нашего летописца в носителя высшей правды и милосердия. Кровавые «подвиги» Вишневецкого, его карательные экспедиции описываются Ганновером с глубочайшим сочувствием и подлинной радостью. В соответствии со своей классовой позицией он видит в этих расправах с восставшими казаками, крестьянами и мещанами не акт классового террора и мести, а восстановление попранной справедливости. Ганноверу настолько чужда была мысль о возможности оправданий восстания с какой-либо точки зрения, что он готов был даже утверждать, что и сами крестьяне признали кровавую расправу над ними вполне заслуженным возмездием…

Немало внимания уделяет Ганновер и описанию военных операций Вишневецкого. И тут апологетический тон не покидает хрониста. Если ему верить, Вишневецкий не знал ни одного поражения. Если он был вынужден отступить, то это только мудрый стратегический маневр [77] Ганновер, л. 7. . Если битва, в которой он участвует, кончается поражением польских войск, это случается только потому, что ему помешали (так изображает Ганновер битву под Пилявцами); если Збараж устоял в долгой осаде, это опять-таки исключительно заслуга Вишневецкого [78] Там же, л. 123. Описание воинских подвигов Вишневецкого у Ганновера очень напоминает соответствующие страницы у другого апологета Вишневецкого — анонимного автора польской «Historya о buntach Chmielnickiego» (русский перевод см. «Чтения в Обществе истории и древностей российских при М. Университете», № 4 1846, см. особ. стр. 7 — 23). .

Для Ганновера нет сомнений, что Вишневецкий был крупнейшим польским военачальником и что он по своим воинским талантам превосходил и Хмельницкого. Он убежден, что будь во главе польской армии Вишневецкий, она легко и быстро разбила бы восставших. Отсюда понятно, с какой горечью и раздражением повествует Ганновер об интригах, направленных против Вишневецкого и имеющих своей целью не допустить его к руководству армией. Для него всякий, кто противодействует выдвижению Вишневецкого на пост гетмана, является по существу прямым пособником Хмельницкого. Если верить Ганноверу, самому Хмельницкому удалось ловким маневром отстранить своего опаснейшего врага Вишневецкого от командования польской армией. После защиты Збаража, в которой так отличился Вишневецкий, «король возвеличил князя Вишневецкого над всеми панами и назначил его главнокомандующим всего польского войска». Тогда Хмельницкий уплатил татарскому хану выкуп за пленных гетманов Потоцкого и Конецпольского. «Делал он это не из любви к гетманам, а из ненависти к князю Вишневецкому и из опасения, что тот станет военачальником… Король и все паны были поражены, узнав, что гетманы отпущены татарским ханом, они не знали истинной причины этого, и король восстановил обоих гетманов в их прежних должностях» [79] Ганновер, л. 126. .