Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме

В Киеве при райкомах партии создавались специальные комиссии по сбору компрометирующих материалов на членов и кандидатов в члены партии. Здесь были собраны тысячи клеветнических заявлений. В Петровском районе Киева из парторганизации Академии Наук УССР были поданы клеветнические заявления на 111 человек, хотя всего в академии состояло на партийном учете 130 коммунистов [541] .

Что только не побуждало различных нечестных людей писать доносы! Иногда это было продиктовано стремлением получить выгодную должность, чужую квартиру, отомстить за обиду и т. п. В свое время Ленин особенно предупреждал органы ВЧК насчет ложных доносов. Он предлагал установить для людей, дающих ложные доносы, самое суровое наказание, вплоть до смертной казни. Однако при Сталине большинство клеветников и анонимщиков оставались безнаказанными.

Если даже рядовые граждане пытались использовать обстановку террора для осуществления личных целей, то что уж говорить о руководителях различных ступеней, включая и ближайшее окружение Сталина. Вовлекая этих людей в свои преступления, Сталин должен был дать им карт-бланш для расправы с их собственными противниками, личными врагами и неугодными людьми. И многие широко использовали открывшиеся возможности. Так, например, в Грузии были физически уничтожены тысячи людей, неугодных Берии и его банде. В Азербайджане в годы террора только по обвинению в «покушениях» на жизнь Багирова было расстреляно более десяти тысяч человек.

Система единоличной диктатуры не могла ограничиваться только высшими органами власти. Право распоряжаться судьбой и жизнью граждан получали новые наркомы, директора крупных предприятий и учреждений, секретари райкомов и обкомов, работники управлений государственной безопасности. Каждый из них был в своей сфере деятельности почти полновластным хозяином. И многие из этих людей злоупотребляли своей властью, образуя вокруг себя клики беспринципных карьеристов и подхалимов. Все это создавало почву для непрекращающихся массовых репрессий.

К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ

Мы говорили выше об основном характере репрессий 30-х годов и о мотивах этих репрессий. Не менее важным является вопрос о том, что облегчило Сталину нанести столь сокрушительный удар по партии, почему его действия не встретили решительного сопротивления со стороны народа, партии и ее руководства?

Известно, что вопрос о возможности или даже неизбежности перерождения революции, происходящей в условиях, не соответствующих ее идеалам, поднимался еще К. Марксом и Ф. Энгельсом. В спорах с народниками об этом не раз писал и молодой Плеханов. Если народ, утверждал Плеханов, придет к власти при незрелых социальных условиях, то «революция может привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перувианской империи, т. е. к обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке» [542] .

Некоторые из моих собеседников считали эти слова пророческими. «Если бы Ленин прожил еще 10 – 20 лет, – заявил мне один из оппонентов, – то он обязательно был бы отстранен от руководства "новыми" людьми, олицетворением которых был Сталин».

«Система, которая была создана после Октябрьской революции, – убеждал меня другой оппонент, – в слишком большой степени была основана на прямой диктатуре, т. е. на насилии. Пренебрежение некоторыми нормами элементарной демократии и правопорядка неизбежно должно было вылиться в сталинскую диктатуру. Именно Сталин идеально подходил к этой системе, и он только в максимальной степени развил все заложенные в ней возможности. Все дело в том, что социалистическая революция для такой страны, как Россия, была делом преждевременным. В стране, которая не прошла периода буржуазной демократии, где народ был в большинстве неграмотен и некультурен, в такой стране нельзя построить подлинный социализм, да еще без поддержки других, более развитых социалистических стран. Преждевременно разрушив все старые формы общественной жизни, большевики подняли наверх и развязали такие силы, которые неизбежно должны были прийти к той или иной форме сталинизма».

Мы не можем согласиться с подобными точками зрения. Мы исходим из того, что различные возможности развития существуют почти во всякой политической системе и ситуации. При этом победа той или иной возможности определяется как объективными, так и субъективными факторами, некоторые из которых являются явно случайными. Даже русский царизм в начале XX века имел разные возможности для развития. Не была с неизбежностью обречена на гибель и та хрупкая система буржуазной демократии, которая существовала в нашей стране между Февралем и Октябрем 1917 года. Конечно, всегда возникает вопрос о степени в реализации той или иной вероятности развития событий. Но даже и самой малой возможностью нельзя пренебречь.

Как справедливо писал историк А. Я. Гуревич, «путь истории, – это не заранее и раз навсегда проложенная трасса или колея. История никем не запрограммирована и не предопределена. Историческое развитие – открытая система с широчайшими возможностями и неограниченным «набором» вероятностей и вариантов... Свершившееся представляется нам неизбежным, но лишь постольку, поскольку иные возможности не реализовались. Естественно, что историк ищет обоснования для происходящих событий и предлагает их объяснение, ибо ничто в истории не совершается без причины. Когда определенные потенциальные возможности осуществились, а все другие были тем самым исключены, возникает представление, что путь, по которому пошло развитие, был единственно возможным, и эта мысль перерастает в твердое убеждение по мере того, как мы обнаруживаем внутреннюю логику в сцеплении происходящих событий. Реализованный вариант исторического развития получает свое объяснение и объявляется закономерным. Однако историк, который представляет исторический процесс как нечто неотвратимое и исходит из убеждения, что совершившееся было единственным возможным результатом всего предшествующего, неправомерно исключает иные, нереализованные возможности, не изучает различных и, может быть, даже взаимопротивоположных тенденций развития, всегда имеющихся в обществе» [543] .

С этой точки зрения сталинизм вовсе не представляется нам неизбежным. Мы далеки от того, чтобы считать политическую концепцию большевиков, сложившуюся еще до революции, лишенной недостатков. Немало недостатков было и в системе органов Советской власти в первые годы после Октября. Но в этой системе было и много достоинств. Поэтому дальнейший путь развития Советского государства не был детерминирован таким образом, чтобы обязательно перерасти в систему сталинизма. У Советского государства после Октября были разные возможности развития, и сталинизм был не единственной и, возможно, не главной из них. Мы еще будем говорить об этом в следующих главах.