Ф. Дикин - Дело Рихарда Зорге

Вскоре после ареста Зорге Ханако-сан была допрошена в Токко, однако до прокурора дело не дошло. Зорге удалось убедить Йосикаву, что девушка ничего не знала о его секретной работе. «Она в конце концов выйдет замуж за школьного учителя, — сказал Зорге. — Прошу вас, не вмешивайте ее в это дело».

Однако в августе 1943 года ее вновь арестовали — на этот раз Кемпетай. Ее допрашивали, не церемонясь, с оскорбительной строгостью, называя шпионкой и врагом собственной страны. Через пять дней Ханако отпустили и больше уже ей не досаждали.

После войны Ханако-сан решила отыскать останки Зорге, поскольку прочла следующую заметку в журнале: «Тело Зорге было похоронено на кладбище Зосигайя тюремными властями Сугамо, поскольку не оказалось никого, кто мог бы взять на себя эту печальную обязанность. На могиле был поставлен скромный деревянный знак, но кто-то забрал его — возможно, из-за недостатка топлива. И теперь от могилы не осталось никаких следов».

Ханако встретилась с Асанумой Сумийо, адвокатом, защищавшим Зорге, и заручилась поддержкой молодого двоюродного брата Одзаки. В течение двух лет она надоедала тюремных властям, и тем, кто отвечал за захоронения на мрачном кладбище в Зосигайя, и, наконец, добилась успеха.

Гроб нашли в той части кладбища, где хоронили бездомных бродяг. Разложение зашло слишком далеко, и сохранился лишь скелет.

Ханако-сан была довольна, что поиск ее наконец-то закончен. Крупный череп и кости явно принадлежали иностранцу, имелись также следы повреждений на костях одной ноги — результат старого ранения Зорге. Ханако также опознала зубы по золотым пломбам на них.

Она так описывает свои чувства в тот день, в ноябре 1949 года, пять лет спустя после казни Зорге.

«Я взяла в руки две очень длинные и крепкие кости и внимательно осмотрела их. На одной из них была вертикальная трещина в центре и неровный шов. Та часть, где находился шов, была больше и крепче, чем остальная. Кость эта была на сантиметр короче другой.

— Он был ранен? — тихо спросил молодой человек, стоявший рядом со мной.

— Да, я слышала, что был. Я думаю, что эта рана осталась еще с Первой мировой войны».

Комментируя эту сцену, двоюродный брат Одзаки, а почти наверняка молодым человеком, стоявшим рядом с Ханако на кладбище, был он, писал: «Зорге, который вырос во время войны и умер во время войны, носил на своих костях, даже в месте своего последнего успокоения отметину с полей сражений». У Ханако-сан было золотое кольцо, сделанное из золотых пломб с его зубов, с которым она с тех пор никогда не расставалась.

Гроб перенесли на тихое кладбище Тама, что расположено сразу за городом, где и захоронили рядом с останками Одзаки Хоцуми и Мияги Йотоку [147] В начале лета 1965 году Ханако-сан пригласили в Советский Союз. Согласно сообщениям японской прессы, русские газеты писали о ней, как о «ближайшем друге Зорге, делившим со смелым агентом все горести и радости». На черноморском курорте Сочи она посмотрела представление «Пресс-атташе в Токио» — русскую пьесу о карьере Зорге в Японии. .

Спустя некоторое время после ареста Зорге потребовал у следователя, чтобы полиция обратилась в советское посольство, в надежде, что по дипломатическим каналам начнутся переговоры о его обмене. Все эти первые дни его заключения он пребывал в состоянии какой-то восторженной экзальтации и не мог спать по ночам среди кошмарного абсурда, каким представлялась ему его камера. Этот внезапный и неожиданный арест казался ему иронией судьбы высшей пробы на фоне полного завершения его японской миссии, когда всего за несколько дней до ареста он отправил в Центр сообщение, что Япония ударит на юг и что не будет никакой войны с Советским Союзом. Он изменил ход истории. Москва могла теперь спокойно месяцами вести переговоры с Токио. А учитывая его уникальное знание японской политической сцены и после столь выдающегося достижения в его разведдеятельности, начальство в Москве, конечно же, предпримет все шаги, чтобы добиться его немедленного освобождения или обмена. Зорге также знал, что его старый друг по российским дням Соломон Лозовский был вице-комиссаром по иностранным делам в Советском правительстве. Он высоко ценил Зорге, и вполне могло случиться такое, что Зорге смог бы сыграть ключевую роль в будущих советско-японских переговорах.

Однако скоро состояние эйфории миновало — японцы сказали Зорге, что ни на какой контакт с советским посольством они не пойдут, хотя в течение всех долгих месяцев заключения в тюрьме Сугамо Зорге снова и снова возвращался в этому призрачному миражу с обменом, объясняя следователям, что придет время, когда Японии тоже могут понадобиться его услуги в качестве посредника в переговорах с русскими, когда «неминуемое поражение Японии» будет не за горами.

Зорге упорно и надменно отрицал, что он обычный шпион. Как заявил он в своем последнем слове на суде, «обычный шпионаж означает поиск слабых мест в национальной структуре. Моя же цель состояла в том, чтобы сохранить мир между Японией и Советским Союзом, а потому я не считаю, что моя деятельность противоречила национальным интересам Японии».

Он по-прежнему верил советским властям. Иногда он возвращался к делу Ноуленса, которого знал как главу ко-минтерновского аппарата в Шанхае и которого благополучно обменяли в июне 1932 года, через год после ареста и развернувшейся по всему миру кампании протеста, организованной Москвой. Похоже, этот прецедент во многом напоминал ему его собственное дело, и потому Зорге упорно продолжал цепляться за него.

Арест Зорге вызвал осложнения во взаимоотношениях японских властей не только с нацистской партией, но и с Советским Союзом. Именно по этой причине почти на всех стадиях расследования с Зорге обращались исключительно как с агентом Коминтерна, не упоминая ни о его членстве в нацистской партии или положении, занимаемом им в германском посольстве, ни о каких-либо его связях с советской военной разведкой.

В ходе запутанных советско-японских переговоров, направленных на сохранение советского нейтралитета в Тихом океане и совпавших по времени с разоблачением Зорге и его сообщников, вполне вероятно, что на какой-то стадии японцы готовы были обменять Зорге на агентов Квантунской армии, пойманных в Сибири. О том, что такое намерение существовало, говорят не раз высказываемые намеки, особенно в кругах германского посольства в Токио и даже самим послом Стамером. И если подобные переговоры действительно имели место, они должны были вестись японским посольством в Москве. До сих пор, однако, отсутствуют какие-либо твердые свидетельства на этот счет.