Георгий Касьянов - Украина 1991-2007: очерки новейшей истории

Эта потребность была удовлетворена достаточно быстро — в 1994 г. в органах центральной исполнительной власти работало 145,8 тыс. чиновников, к 1999 г. их количество возросло до 180,5 тыс. человек, а затраты на их содержание в государственном бюджете выросли с 1,5 % до 3,1 % [37]. Общее количество государственных служащих в этом же году достигало 244 тыс. человек [38].

Если говорить о национально-демократическом лагере, то, с точки зрения умений и навыков государственного управления и строительства, он пребывал в эмбриональном состоянии. Часть национал- демократов, преимущественно бывшие диссиденты, привыкли к противостоянию с коммунистической властью и ни психологически, ни организационно не были готовы к конструктивной деятельности даже в условиях неожиданно обрушившейся на них свободы. Часть из них и в 1990-е привычно боролась с «коммунизмом» и «левой опасностью». Часть рассеялась в маргинальных политических партиях. Они были крайне малочисленны и почти незнакомы большей части населения, соответственно, не имея влияния в обществе. Некоторые наиболее видные фигуры из числа диссидентов (В. Чорновил, JI. Лукьяненко, М. Горынь) разошлись по партиям правого и правоцентристского направления и нередко конкурировали друг с другом, причем это соперничество, становясь публичным достоянием, отнюдь не добавляло общественного авторитета национал-демократам. Часть пошла на весьма сомнительный (но, видимо, неизбежный) компромисс со вчерашними оппонентами-коммунистами, позаимствовавшими их лозунги и идеи, за которые самим авторам этих идей приходилось платить годами тюрьмы и жизнями.

Эта «сделка с дьяволом» [39]выбила их на второразрядные политические орбиты, где они играли роль политической массовки, фона в процессах реального передела власти и собственности, которым занялась вчерашняя партийно-советская номенклатура. Та часть руководства национал-демократов, которая складывалась из национальной интеллигенции, в значительной мере сросшейся с властью во времена коммунизма (Д. Павлычко, И. Драч, М. Жулинский, В. Яворивский, П. Мовчан и др.), готова была удовлетвориться сохранением и расширением своих привилегий, связанных с расширением потребностей нового государства в национальных символах и атрибутах. Практически они обслуживали потребности вчерашних коммунистических лидеров в национальной легитимации, при этом считая (или делая вид), что они служат делу построения «национального государства».

Стоит упомянуть и о том, что в этих кругах не было ни масштабных мыслителей, способных выработать идеологию государственного и национального строительства, ни крупных политиков, обладающих сильными организаторскими способностями и мощной харизмой, способной объединить массы и самих национал- демократов. Сказывались десятилетия методичного и непрерывного уничтожения (физического и морального) элитных слоев интеллигенции, совершаемого союзным центром в сотрудничестве с местной бюрократией и полуинтеллигенцией, активно участвовавшими в построении наднационального советского государства, а также последствия «откачки мозгов» в союзный центр и республики СССР.

Национально-демократические силы, в силу обстоятельств привыкшие отстаивать само право украинской нации на культуру и язык, сосредотачивали свои усилия на достижении формальных атрибутов государственности, на вопросах развития национальной культуры и языка, они продолжали бороться «с наследием коммунизма», не замечая или стараясь не обращать внимания на то [40], что вчерашние коммунисты уже вняли советам К. Маркса и активно занимаются извлечением прибавочной стоимости и построением капитализма.

В массе своей они не были готовы к скрупулезной, рутинной работе по выстраиванию эффективных схем государственного управления, экономики, внешней политики — эти сферы традиционно пребывали вне пределов компетентности подавляющего большинства национал-демократов, представленных в основном гуманитарной интеллигенцией. В их рядах не было и единства, необходимого для создания сильного общественного движения, способного принудить оставшуюся у власти партийно-советскую номенклатуру действовать в интересах общества — часть из них благополучно перекочевала во второразрядные властные структуры (как бывшие диссиденты, так и те, кто преуспевал при любой власти), часть удовлетворилась утверждением внешних атрибутов государственности.

Таким образом, качество государственных и управленческих элит, призванных строить новое государство, не соответствовало уровню и сложности задач, стоявших перед ними. Речь идет не только о провинциализме региональной элиты [41], — несмотря на то что она уступала в качестве элитам бывшего союзного центра, здесь все же присутствовал серьезный интеллектуальный и организаторский ресурс, вполне достаточный для успешного государственного строительства и самоорганизации общества. Проблема заключалась именно в самих «верхах» — борьба за удержание и передел власти между «верхами» в первые годы независимости отодвинула на второй план вопросы государственного и национального строительства — эти последние превратились во вспомогательное средство в борьбе за власть.

Это усугубилось тем, что формирование и переформирование элит осуществлялось практически по старому номенклатурному признаку — кадровая стагнация стала настоящим бичом независимой Украины: приток новых сил и кадров в верхи государства был минимальным. На двенадцатом году независимости (2003), по данным Национального института стратегических исследований при президенте Украины, 52 % руководителей местных и 46 % руководителей центральных органов государственного управления начинали свою бюрократическую карьеру в советское время. По подсчетам специалистов центра им. А. Разумкова, в 1991–2003 гг. выходцы из партийно-комсомольской и советской номенклатуры среди высших государственных чиновников (премьер-министры, вице-премьер- министры, секретари Совета национальной безопасности и обороны, главы администрации президента) составляли 73 %, среди губернаторов — почти 80 % [42].

В своей кадровой политике эти кадры в свою очередь руководствовались известными им нормами и представлениями. Новая бюрократия формировалась по номенклатурно-советскому образцу и воспроизводила стиль деятельности старой, хотя новые условия и вызовы со временем заставляли ее или адаптироваться (в лучшем случае), или мимикрировать и старательно имитировать новый стиль (в худшем). По этому же сценарию происходила и институционная реадаптация государственной системы. Кратковременный распад в начале 1990-х годов партийных структур, связывавших государственный аппарат вертикальными иерархиями, обернулся их возрождением в 1992–1996 гг. Не случайно и Л. Кравчук, и Л. Кучма, выразительные представители двух типов партийно-советской номенклатуры — идеократии и технократии [43]— действовали абсолютно одинаково в выстраивании новой вертикальной иерархии власти (президентской), правда, Л. Кучме как технократу это удалось гораздо лучше. Очень показательным символом этого процесса стало его территориальное, «географическое» воплощение — представители президента при Л. Кравчуке, а затем руководители местных государственных администраций разместились в помещениях областных, районных о городских комитетов КПСС/КПУ. Президент и его администрация (аналог секретариата ЦК) разместились в здании ЦК КПУ. Портреты В. Ленина и генеральных секретарей в кабинетах бюрократов сменились на портреты действующих президентов.