Франсуа Блюш - Людовик XIV

С самого начала своего личного правления он отнесся со всей серьезностью к распределению духовных должностей. После того как он поселился в Версале, лишь пять раз в году, по большим праздникам, он объявляет о назначенной на должность в бенефициях (епископствах, аббатствах). В своих «Мемуарах», предназначенных для Монсеньора, он написал: «Вероятно, нет более щекотливого вопроса для всей королевской власти», чем тот, который ставит перед ней выбор прелатов. Он говорил, что здесь следует хорошо подумать, тщательно взвесить заслуги. «Я всегда считал, что надо принимать во внимание три вещи: ученость, набожность и поведение»; {63}он поощрял докторов Сорбонны и великих церковных ораторов, подыскивал людей духовного звания, ведущих добропорядочную жизнь. «Святость в жизни, — писал Фюретьер, — вот что делает прелата значительным» {42}.

В результате такого скрупулезного подбора и разных мер предосторожности, как свидетельствует один видный историк Церкви, «правление Людовика XIV по сравнению со всеми временами современной истории было тем правлением, когда происхождение учитывалось меньше всего, чтобы быть произведенным в епископы» {282}. Если Шуазели, Ноайи, Клермон-Тоннеры являются представителями высшей знати; д'Аргуж и Лабурдонне происходят из хороших дворянских семей; если в лице представителей целых семейных кланов, как Кольберы, Бошары-Сароны, Летелье и Фелило мы находим в церкви лучших представителей судейского сословия, то многие епископы этого времени — скромного происхождения, а такие как Малезье, Вертамон, Акен, — выходцы из среды, близкой к разночинцам. Анселен, Декло, Валло, Жоли, Маскарон или Флешье — представители мелкой буржуазии. Если вы добавите к этому видных прелатов, выбранных Ришелье, Мазарини и Венсаном де Полем, — Павийона, епископа Але, нашего святого как Карло Борромео; Коле, епископа Памье; Вьалара, епископа Шалона; Анри Арно, епископа Анже — все они янсенисты, все добродетельны {284}, — вы увидите, насколько обманчив образ прелата, молодого и честолюбивого куртизана, постоянно оставляющего свой приход, чтоб поехать в Париж или в Версаль ради своих честолюбивых планов или получения удовольствий. Много легенд было создано в этой области. Сен-Симон упрекает Людовика XIV в том, что в конце правления он насаждает в епископствах «простолюдинов из Сен-Сюльпис», ревностным защитником которых якобы был герцог де Бовилье. Вы напрасно искали бы среди прелатов тех времен этих учеников Олье. По высказываниям других людей, Людовик XIV прежде всего заботился о том, чтобы не выбрали янсенистов. Но на практике мы часто встречаем августинцев-янсенистов: это Эспри Флешье и кардинал де Ноай. Янсенисты нисколько не прячутся: их зовут Шуазель, епископ города Турне (никакой другой город так не дорог Людовику XIV, как Турне); Соанен, епископ города Сенез; Кольбер де Круасси, епископ города Монпелье. Отец де Лашез на своих лекциях, читаемых по пятницам Его Величеству, — неверно называемых советом совести, — проявлял некоторую рассеянность.

Распределение других духовных бенефициев, конечно, было менее четким и менее демократичным. Эти прилежные придворные, которые, казалось, неразрывно связаны с Версальским дворцом, стерегут не только места сотрапезников или полковые должности. Им нужны должности каноников для их братьев, настоятельниц аббатств для племянниц или настоятелей для племянников. Пользование доходами с аббатства (назначение на должность безо всяких забот о душах, но со взиманием налога с бенефиция) законно оправдывает такого рода симонию (торговля церковным имуществом. — Примеч. перев .), которая сегодня нам кажется достойной сожаления. Отсюда следует, что часто аббатство было руководимо в духовном отношении монахиней, набожной горожанкой, а в административном — высокородной аббатисой, не проявляющей должного рвения. Но и здесь мы имеем один пример высокоморального поведения, который способен компенсировать злоупотребление симонией. Одного лишь такого, как аббат Ранее, достаточно было бы, чтобы оправдать систему предоставления бенефициев. Арман-Жан Лебутилье де Ранее, придворный аббат, с виду легкомысленный и волокита, сначала собирает должности и пребенды (доходы с церковного имущества. — Примеч. neрев.). Но смерть герцогини де Монбазон, его любовницы, отвращает его от светской жизни, и он полностью меняет свое поведение. Через несколько лет, проведенных в уединенных размышлениях, он поселился в Нотр-Дам-де-ла-Трапп, аббатстве ордена цистерцианцев, с которого он получает доходы. Он реформировал аббатство невероятно энергично, заработав этим прозвище «аббат Буран», увлек за собой многие другие монастыри ордена цистерцианцев, пожелавших «строго соблюдать правила». Король знает все до мельчайших подробностей о его деятельности; и немногие современники остаются в неведении относительно того, насколько в 1700 году была поучительной его кончина. «Он умирает, лежа на земле, — рассказывает Сен-Симон, — подстелив солому и посыпав ее золой». Если пример де Ранее и представляет собой крайность, он логичен для того века. Ранее не единственный из тех, кто покинул двор и пошел в уединение, в монастырь. Письма маркизы де Севинье, дневник Данжо, мемуары Сурша показывают, что министры и военные, сотрапезники короля и знатные судейские часто отказываются от земных благ, чтобы думать лишь о спасении души. От Арно д’Андийи до министра Лепелетье, до самого конца правления это было обычным явлением. Современники отмечают эти перемены в поведении. Они ими восторгаются. И для них в этом нет ничего удивительного.

Если судить хотя бы по одному предоставлению бенефициев, можно было бы сделать вывод, что Людовик XIV заботился об «интересах Неба», а иногда даже активно способствовал их защите. В начале правления, которое было временем завоеваний и любовных увлечений, и до конца его, времени набожности, ему всегда удавалось избегать худшего и находить лучший выход. Нельзя с уверенностью сказать, что в отношении с орденами и конгрегациями предпринятые им шаги были такими же удачными. Он очень доверял иезуитам, чуть было не разделался со сторонниками Жана Эда, все время выкалывал свое нерасположение к конгрегации ораторианцев. Не будем говорить о преследовании и разрушении Пор-Рояля.

Одно лишь досье иезуитов потребовало бы объемистого труда. Эти религиозные деятели, тогда всецело подчиненные Папе, будучи королевскими духовниками (и, следовательно, ответственными за назначение на церковные должности), утвердившиеся на своих позициях наставников высшей знати и воспитателей элиты, имели, безусловно, слишком большое влияние на короля. Отец Анни с 1654 по 1670 год, отец Феррье с 1670 по 1674 год, отец де Лашез с 1675 по 1709 год, отец Летелье до конца правления пользовались большим доверием, чем какой-либо министр. Анни, которого Блез Паскаль разругал в своих «Письмах к Провинциалу», был ярым антиянсенистом. Лашез (которого Сен-Симон простил как дворянин и ловкий придворный) подпитывал враждебность короля против Пор-Рояля. Самым умеренным был отец Феррье (счастливый случай ему позволил выполнять свои функции в период Церковного мира). Самым беспокойным был Летелье. Его собрат Деларю сказал о нем: «Отец Летелье везет так быстро, что я боюсь, как бы он нас не опрокинул». Этот отец Летелье найдет способ испортить последние годы правления, навлекая на своего господина несправедливое и запоздалое недовольство, способствуя очернению образа короля. Известны слова Вольтера: «Общество, которое ему простило всех его любовниц, не простит ему его духовника». В 1715 году мнение народа было высказано в этих трех строчках: