Лев Вершинин - Рим или смерть

В коридоре послышались торопливые шаги, дверь распахнулась и... вошла Анита. Он не поверил своим глазам, нет, точно, это была его Анита! Он вскочил.

- Анита, ты здесь?!

Сакки и Манара хотели уйти, но Гарибальди их остановил.

- Куда же вы, друзья, разделите с нами радость?

- Ты рад, да? - воскликнула Анита. - Значит, ты меня прощаешь?

- Ты всегда была безрассудной, Анита. Что уж тут поделаешь.

- Не могла я больше сидеть и ждать там, в Ницце!

- Но как ты сюда добралась под огнем?

- О, ваша жена в храбрости не уступит любому из наших офицеров! сказал Векки, который привел Аниту на виллу Спада.

- Хосе, - так на испанский лад Анита звала мужа, - по дороге сюда синьор Векки сказал, что ты приговорил к смерти одного офицера. Я знаю, он струсил. Но прошу, помилуй его. Ради нашей встречи.

Гарибальди нахмурился. Долго молчал, потом ответил:

- Не могу. Пойми, ну никак не могу! Сорную траву вырывают с корнем. Пусть все знают - трусам нет и не будет пощады... Ты садись, Анита, садись! Поешь с нами, проголодалась ведь.

- Мы пойдем, - сказал Сакки, вставая из-за стола. За ним поднялись и остальные. На этот раз Гарибальди не стал их удерживать.

Загрубевшими пальцами она нежно гладила его лоб, глаза, щеки, а он, обнимая ее, никак не мог поверить, что Анита с ним рядом, на этой полуразрушенной вилле.

- Родной мой, теперь все будет хорошо! - шептала она. - Кончилась наша разлука. Я так по тебе истосковалась, Хосе.

- Но почему ты не отвечала на письма? Чего я только не передумал!

- Как же я могла? Две недели до тебя добиралась.

Он вдруг запоздало ужаснулся - ведь ее по дороге могла задержать королевская застава или папские головорезы, и тогда плохо бы ей пришлось. Этот страх за нее Анита прочла в его глазах и спокойно объяснила:

- Так ведь я под чужим именем ехала. И потом, сейчас на дорогах столько беженцев, бродяг, что всех не остановишь.

- Да, но ты и через занятую австрийцами Тоскану проехала! воскликнул Гарибальди. - А уж австрияки люди методичные, проверяют всех подряд.

- Там меня горными тропами провели. У тебя повсюду тьма друзей, Хосе. Ты даже не знаешь, как тебя в народе любят!

- Люби и ты меня, Анита, крепко люби, - тихо сказал Гарибальди.

- Больше никогда с тобой не расстанусь! Ни на час!

- Мне страшно, Анита, за тебя и за нашего будущего сына.

- Почему сына? - улыбаясь в полутьме, спросила Анита. - Чем плоха дочка? Назовем ее в честь твоей мамы Роза.

Гарибальди вздохнул:

- Как она там? Еще больше сгорбилась, бедняжка?

- Из церкви не вылезает. Все за твое, Хосе, спасение молится.

- Вот и мать Мазины тоже наверняка за сына молилась, а его убили, отозвался Гарибальди. - Знаешь, на другой день после его смерти из Милана прибыло письмо с образком.

Анита встрепенулась.

- А ведь я тоже письмо привезла. Из Генуи, от родных Гоффредо Мамели. Перед самым моим отъездом приехала в Ниццу сестра его. Оно не опоздало? с тревогой спросила Анита.

- Почти. Мамели отняли ногу, и теперь он умирает от гангрены. Сейчас Агуяр поедет в Рим. Он отвезет тебя в госпиталь к Мамели, - помолчав, добавил Гарибальди. - На обратном пути сам тебя заберу, мне надо побывать в Квиринале у Мадзини... Послушай, может, ты останешься в госпитале? Сестер милосердия у нас не хватает.

- Нет, - сказала, как отрезала, Анита. - Не для того я сюда ехала. Буду с тобой на Джаниколо.

Гарибальди наклонился и нежно ее поцеловал.

...Анита вышла из госпиталя, и ее ослепил яркий солнечный свет. В темных кельях бывшего монастыря, превращенного в госпиталь, на железных кроватях, а то и прямо на полу лежали на желтых матрацах раненые, Мамели метался и бредил в предсмертной горячке, а здесь, по улицам, спокойно шли люди, женщины несли на руках грудных детей, мальчишки собирали гильзы и осколки бомб. Французские батареи молчали - артиллеристы Удино в часы обеда и ужина отдыхали, давая тем самым желанную передышку осажденному городу.

Следы их смертоносной работы были видны на каждом шагу - обгоревшие, разрушенные дома, развороченные булыжные мостовые, разметанные баррикады.

Она остановила седовласого старика в серой рубахе и черных панталонах и спросила с неистребимым испанским акцентом, как ей лучше пройти к Сан Пьетро ин Монторио.

Старик - он оказался часовщиком - подробно все объяснил, а потом сам вызвался проводить ее до места. Шел рядом, немного сутулясь, и то и дело показывал:

- Вот это, милая синьора, Пантеон, а это Форум наш древний, вернее, то, что от него уцелело. - И, усмехнувшись, добавил: - Французы весь город хотят в такие вот развалины превратить.

- Да, они даже церквей не щадят, - сказала Анита, - а ведь католики. Ни бомб, ни ядер не жалеют.

- Э, милая синьора, это нам папа свое благословение посылает. Через французов, - с чисто римским юмором ответил старик. - Но им придется крепко потрудиться, прежде чем в Рим пробьются. Вот, смотрите, - он показал рукой в сторону Тибра, - наши мост Мильвио взорвали.

- Зачем? - не поняла Анита. - Ведь французы к Тибру нигде не прорвались.

- Так это их Гарибальди отбросил. Иначе б они давно уже здесь были. Небось слыхали про нашего Джузеппе?

- Я его жена.

Старик остановился, снял шляпу и низко ей поклонился. Потом тихо сказал:

- Благословен тот день, когда я вас встретил, синьора. И да продлит господь дни ваши и мужа вашего. Если есть на земле справедливость, так оно и будет.

Он довел Аниту до самой виллы Спада, а прощаясь, вынул из кармана серебряные часы и протянул их Аните.

- Вашему старшему сыну подарок от римского часовщика Перетти Карло. А мне, - заключил он с грустной улыбкой, - часы не нужны. Я теперь точное время три раза в день, в семь утра, три часа дня и в восемь вечера, по французским батареям сверяю.

- Что, никогда не опаздывают? - в тон ему спросила Анита.

- Пока ни разу, - со вздохом ответил старый часовщик. - Ничего, Гарибальди им стрелки назад переставит. - Он снова снял шляпу. - Желаю вам удачи и счастья.

- Да, удачи и еще боеприпасов нам не помешало бы, - сказал Гарибальди, когда Анита передала ему свой разговор со старым часовщиком. А то Розелли не скупится на обещания, а вот патроны и ядра шлет скудно. Зато французы снарядов не жалеют, палят днем и ночью.

И тут в виллу Спада попал снаряд. Кусок стены рухнул, едва не расплющив Гарибальди. Он вскочил, и первой его мыслью было: как Анита? А она улыбалась ему через силу - обломок угодил ей в бок. Вымученная улыбка сменилась вскоре гримасой боли, и она потеряла сознание. Когда пришла в себя, увидела сидевшего рядом мужа.

- Хосе, - тихо сказала она, - не отсылай меня назад, это пройдет... уже прошло.

- Хочешь и себя, и ребенка погубить! - с горечью сказал Гарибальди. Каково мне на это смотреть! Вернись к маме, в Ниццу, богом тебя прошу! Я дам тебе верного провожатого.