Ада Сванидзе - Викинги – люди саги. Жизнь и нравы

У Тородда сына Торбранда («Сага о людях с Песчаного Берега») было много работников, в том числе и «наемщик двора», которого тоже называют «бондом», поскольку он, видимо, вел свое хозяйство. Землевладелец Храфнкель годи Фрейра, уже знакомый нам убийца Эйнара (только излагаемые здесь события происходили задолго до этого происшествия), заняв всю Ледниковую Долину, стал «раздавать земли в долине другим людям, желая над ними главенствовать»; «зависимыми» от него он грубо командовал и, хотя об этом в саге не говорится, несомненно брал с них подать за землю [1347] ИСИЭ. С. 139 и сл. . О том, что землевладельцы собирают с ландбу земельную подать, говорится и в «Саге о Гисли» (гл. III–IV).

Об условиях найма владения и правообязанностях сторон сведений практически нет. Известно только, что лично свободные ландбу могли переходить от одного хозяина к другому в так называемые «дни переезда» – четыре дня в конце мая [1348] Там же. С. 35, прим. 797. . Свободные держатели, судя по более поздним сведениям областных законов, также были обязаны участвовать в общинных делах (строительство дорог, мостов и т. п.) и сходах, но не имели прав голоса при разбирательствах дел о земле.

Очевидно, что поземельная зависимость уже известна людям саг. Но категория ландбу и все формальные правообязанности сторон еще только формируются. Отношения между ландбу и землевладельцами в это время регулируются, видимо, складывающимся обычаем или личной договоренностью сторон, фиксацию которой можно найти только в письменном праве. Но то, что время смены хозяина земли арендатором уже имеет место, свидетельствует о развитии земельного держания как социального института.

Категорию земельных держателей составляют преимущественно бывшие рабы и бывшие хозяева, потерявшие свою землю. Поскольку к концу изучаемого периода тенденция в отношениях между хозяином и рабом в условиях складывающегося поместного строя и сокращающегося притока рабов явно направлена в сторону освобождения рабов от полной личной зависимости, это не могло не привести к тому, что среди ландбу все более преобладают лично свободные люди. Что касается обедневших бондов, то о процессе размывания среднего слоя домохозяев, результатом которого было выделение главным образом малоимущих и вовсе неимущих людей, уже говорилось неоднократно. Не раз говорилось и о том, что такое положение было новым в Скандинавии XI–XII вв., ведь «раньше», как указывают саги, «бонды были богаты и непривычны» к незаконным поборам и вообще к зависимости.

В отличие от самостоятельных бондов-землевладельцев, с которых по мере своего складывания государство начинает взимать поземельный налог-скатт, арендаторы-держатели платят основные повинности непосредственно владельцу земли, и эта «подать в просторечье называется авpaд» («census qui uulgo auret uocatur»). Поэтому по существу ландбу – это «мужик, платящий подать [за землю владельцу последней]», или «аврадскарл», в отличие от обязанного платить государству «скаттового бонда», скаттебонда.

Когда в сагах рассказывается о том, что некий влиятельный, даже могущественный господин явился на тинг со своей родней, домочадцами и «своими бондами», то последние были, судя по всему, что нам известно, держателями его земли и/или мелкими хозяевами округи, которые находились от него в известной зависимости. И в этом смысле, но сугубо условно, зависимых держателей можно также причислить к «своим» для их землевладельцев, людям, составлявшим пусть не самый близкий круг господ, но все же подчиненное им окружение.

Проблема держателей-арендаторов интересно раскрывается в одном судебном деле уже первой половины XIII в. Знатный Стурла Тордарсон решил начать тяжбу из-за отнятого у него «Усадебного Пригорка». Поскольку он оспаривал решение окружного тинга, дело перешло на альтинг, где Стурла отсудил свое владение: землю и «Усадебный Пригорок». Но оказалось, что на него претендует не менее знатный Орэкья, который привел с собой на тинг «восемь десятков» людей. Впрочем, впоследствии в частном разговоре Орэкья «во имя дружбы» отказался от своих претензий, а Стурла передал ему на полгода права на другой хутор [1349] Сага об исландцах. Гл. 148. С. 376. 1241 г. . В этом деле примечательно упоминание о практике передачи прав на недвижимость третьему лицу, в данном случае, видимо, без уплаты какой-то ренты. Эта даровая аренда была, скорее всего, оговорена условиями «дружбы». Но примечательно, что в ней заинтересован такой состоятельный человек, каким был Орэкья. В областных законах не раз появляются упоминания о выступлении состоятельных людей в качестве арендаторов (держателей) чужой земли. Это те случаи, когда чужую землю арендовали, т. е. выступали как ландбу (лейлендинги) некоего лица не из-за бедности, а чтобы стать еще богаче. Пестрота социального состава лиц, которые полностью или частично являлись держателями, представляет важную особенность этой страты в Скандинавии.

Итак, в сагах нередко говорится о бродягах, которые промышляли случайными заработками и нищенствовали. Поэт Гудмунд сын Асбьерна зло высмеивает такого бедняка – «дармоеда», «юрода», который подобрался к богатому столу. Ему бросают рыбную кость и с позором прогоняют [1350] Поэзия скальдов. С. 73. . Очевидно, что оскорбить таких людей мог каждый хозяин: ведь у них не было чести, которую нельзя задевать безнаказанно.

К числу таких бедолаг относили бродячих артистов. В сагах почти нет упоминаний об участии в пирах бродячих артистов, или, как их называли, жонглеров, клоунов, музыкантов. Одно из редких упоминаний об этом находим в стихотворении Эйнара сына Скули, где скальд осыпает руганью «гусельника поганца», «грешного игреца», который за пятничным столом съел много мяса, «вольготно тешил плоть», за что и был высечен прутом [1351] Там же. С. 72. .

Пренебрежительное отношение к простолюдину-музыканту и вообще бродячим артистам, которых запрещалось хоронить на освященной земле, находим и в последней главе Старшего Вестгёталага, странно «пристегнутой» к кодексу. Эта главка специально посвящена бродячим актерам (начало XIII в.), тем, «кто ходит с губной гармошкой или ездит со скрипкой или барабаном». Глава называется «Право музыканта», и по смыслу она связана с разделом о батраках того же закона. Там сказано, что ударенный кем-то музыкант остается «неотомщенным». Его можно унижать, заставляя, например, выполнять номер «с телкой». У этой телки сбривали шерсть с хвоста, который затем смазывали маслом, а музыканта заставляли надеть смазанные маслом башмаки. После этого он должен был гнать телку хворостиной с холма, одновременно держа ее за хвост. Если ему не удавалось удержать телку, присутствующие могли безнаказанно наносить ему оскорбления, даже увечить. Если же он телку все-таки удерживал (что, как уже ясно, было почти невозможно), то получал [на обед?] «хорошее животное» и мог наслаждаться им, «как собака наслаждается травой», т. е. до рвоты. И он никогда не должен просить «о большем праве, чем рабыня с с содранной кожей» (высеченная? – А.С .). Таково было одно из развлечений гётов еще в начале XIII в.