Александр Широкорад - Русские и украинцы. Братья по вере и крови

Для реализации этой идеи большие провинции упразднили, а взамен республику разделили на маленькие департаменты, жестко контролируемые центральной властью.

Деятели Великой Французской революции считали, что все местные языки должны исчезнуть, а французский должен стать единственным национальным языком, «языком свободы». «Мы революционизировали правительственные законы, торговлю, саму мысль, — говорили они. — Давайте же революционизируем и язык — повседневное орудие всего этого. Свет, посылаемый на окраины Франции, приходя туда, гаснет, поскольку законы остаются непонятными». Поэтому, по мнению якобинцев, языки национальных окраин таили в себе опасность для самой революции.

Гонения на региональные языки продолжил и Наполеон Бонапарт. По его приказу префекты французских окраин регулярно доносили об уровне использования «местных» языков.

К 1876 г. на местных языках во Франции говорили несколько миллионов человек, но языки эти были окончательно изгнаны не только из официальной документации, судопроизводства, армии, начального, среднего и высшего образования, но и из литературы и театра.

Итак, ситуация с региональными языками в Германии, Франции, Италии и ряде других стран была зачастую хуже, чем в России. Но там путем строгих запретов удалось снизить употребление этих языков до чисто бытового уровня и тем предотвратить возможность распад государства.

Но, как я уже говорил, советские и сейчас либеральные историки предпочитают помалкивать о языковых проблемах Западной Европы XIX века. Зато незалежные историки вовсю обличают Эмский указ Александр II.

Содержание же указа 1876 г. таково:

«1) Не допускать ввоза в пределы Империи, без особого на то разрешения Главного Управления по делам печати, каких бы то ни была книг и брошюр, издаваемых за границей на малороссийском наречии.

2) Печатание и издание в Империи оригинальных произведений и переводов на том же наречии воспретить, за исключением лишь: а) исторических документов и памятников и б) произведений изящной словесности, но с тем, чтобы при печатании исторических памятников безусловно удерживалось правописание подлинника; в произведениях же изящной словесности не было допускаемо никаких отступлений от общепринятого русского правописания, и чтобы разрешение на напечатание произведений изящной словесности давалось не иначе, как по рассмотрении рукописей в Главном Управлении по делам печати».

А что, собственно, в Эмском указе и циркуляре Игнатова ужасного? Требуется соблюдение русского правописания? Так это требование касалось всех областей России. У поморов был свой говор, у нижегородцев — свой, и т. п. И что теперь, каждая область должна была иметь свое правописание? Тем более что в Полесье селяне говорили на одном диалекте, на Полтавщине — на другом, в Галиции — на третьем.

Кстати, украинские власти уже свыше двадцати лет, как отказались от общепринятой нормы — «при печатании исторических памятников безусловно удерживалось правописание подлинника», которой придерживался даже сам Александр II.

На Украине «переводят» на новояз произведения Гоголя и даже Шевченко, грамоты малороссийских полковников XVI–XVIII веков, запорожских атаманов и т. д.

Кстати, тот же Тарас Григорьевич три четверти своих произведения писал на… русском языке.

На каком же другом языке, кроме русского, писал Шевченко? Частично на это отвечает ультранационалист канадскоподданный Орест Субтельный: «Язык Шевченко — это смелый синтез речевого потенциала украинских диалектов, сельского и городского просторечия, словаря и форм церковнославянского языка» [163] Субтельный О. Украина. История. Київ: Либідь, 1994. С. 300. .

Если перевести Субтельного на простой русский язык, то Тарас Григорьевич собрал до кучи несколько малороссийских диалектов (вариантов суржика) и добавил элементы церковнославянского языка, то есть Шевченко попытался создать новый язык, на котором никто не говорил ни на селе, ни в городе.

Следует заметить, что Тарасу Григорьевичу приходили в голову и более экзотические затеи. Так, хороший знаковый Шевченко Иван Тургенев вспоминал, «как однажды Тарас дошел до идеи смешанного русско-украинского эсперанто: „Во время своего пребывания в Петербурге он додумался до того, что не шутя стал носиться с мыслью создать нечто новое, небывалое, ему одному возможное, а именно: поэму на таком языке, который был бы одинаково понятен русскому и малороссу; он даже принялся за эту поэму и читал мне ее начало. Нечего говорить, что попытка Шевченко не удалась, и именно эти стихи его вышли самые слабые и вялые из всех написанных им, — бесцветное подражание Пушкину“» [164] Бузина О. О. Тайная история Украины-Руси. С. 271. .

Сейчас самостийники подвергают цензуре самого Шевченко. Ну а что делать? Вот, в поэме «Гайдамаки» он пишет:

Украина здесь — Поднепровье, а Волынь — не Украина. В своем дневнике Шевченко употребляет термин «Украина» всего три раза, термин «Малороссия» встречается девять раз. Даже в своих письмах, притом написанных по-малорусски и адресованных малороссам (например, Бодянскому), поэт употребляет термин «Малороссия».

Вторым после Шевченко «апостолом» украинской идеи и создателем украинского языка националисты называют Кулиша.

Пантелеймон Александрович Кулиш — писатель, фольклорист, этнограф и историк — родился 8 августа 1819 г. в Черниговской губернии в селе помещика, происходившего из казацкой старшины. Кулиш учился в Киевском университете, но ушел, не окончив его. Печататься начал в 1840 г. Поначалу использовал псевдоним Панько Казюка. Преподавал в петербургской гимназии, а затем в университете.

Кулиш, подобно Шевченко, решил заняться созданием украинского языка. Он выдумывает «граматику», то есть грамматику украинского языка, окрещенную «кулешовкой». «Кулешовка» представляла собой тот же русский алфавит с заменой нескольких русских букв. Кулиш уже заслужил себе скандальную репутацию попыткой перевода Библии («хай дуфае сруль на пана» не что иное, как кулишовский перевод «да уповает Израиль на Господа»).

Аналогичный инцидент произошел в 1861 г., когда разрешили печатать государственные документы по-малоросийски. Первым опытом должен был стать манифест об освобождении крестьян. Кулиш путем введения полонизмов и коверканья русских слов накатал свой вариант манифеста, вызывавший гомерический хохот у всех его читателей.

Ответом правительства была политкорректная резолюция, где «разработчику языка» советовалось «держаться сколь возможно ближе к тому языку и тем выражениям, кои употребляются ныне малороссийскими крестьянами». Ведь при переводе манифеста выяснилось полное отсутствие в малороссийской мове государственно-политической терминологии. И опять пришлось спешно ее разрабатывать путем введения полонизмов или коверканья русских слов. В результате получился текст, совершенно непонятный малороссийским крестьянам, которым он, собственно, и предназначался. «Напечатанный впоследствии в „Киевской старине“, он служил материалом для юмористики», — писал Николай Ульянов.