user - Философия вождизма. Хрестоматия

Другой пример. Капиталистический способ производства — самый рациональный, потому что он соответствует человеческой природе. Без капитализма европейские рабочие были бы обречены на голодную смерть - утопичность социализма доказывает нынешняя ситуация в России. Поскольку рабочий, как и любой человек, хочет улучшить свое материальное положение, он требует повышения зарплаты и одновременно хочет уничтожить капитализм, без которого ему грозит голодная смерть...

Чем же объясняется такое отсутствие логики в массовой душе? Это наследие образа мышления первобытных людей, тех времен, когда человек целиком находился во власти коллективных представлений, логическое мышление у него еще не развилось и в его сознании неограниченно господствовали эмоции. Такое мышление Леви-Брюль правильно назвал «дологическим». Так бразильские индейцы бороро утверждают, что они не только люди, но одновременно еще и попугаи ара... Такой способ мышления идентичен массовому, не может обнаружить логическое противоречие в своих диаметрально противоположных желаниях, поэтому массе нужна не истина, а иллюзия, невозможному она всегда отдает предпочтение перед достижимым.

Масса импульсивна, изменчива и возбудима. Ее побуждения могут быть благородными или жестокими (второе случается чаще), она может быть героической и трусливой, она ничего не делает обдуманно и ее симпатии недолговечны: сейчас она возглашает осанну, а через минуту будет кричать: «Распни его!» Для нее невыносима задержка с исполнением ее желаний, она чувствует себя всемогущей и у нее исчезает понятие невозможного, она легковерна, ее опьяняют громкие слова, она не знает сомнений: тень подозрения превращается у нее в полную уверенность, зародыш антипатия - в дикую ненависть. Она нетерпима и одновременно верит в авторитеты. Ее невозможно убедить, что 2x2 = 4, если ей надо, чтобы было 2x2 = 5. Последним пользуются социалистические вожди, утаивая, что социализм недостижим.

Массы уважают силу и принимают доброту за слабость... Если они попирают ногами свергнутого деспота, то лишь потому, что, утратив власть, он стал слабым, а слабых презирают и не боятся.

Тип почитаемого массами героя всегда будет иметь характер Цезаря... Если власть колеблется, масса мечется от анархии к рабству и наоборот. Ее мятежные порывы недолговечны (Лебон).

Инстинкты масс консервативны, мятежи только меняют названия. И власть социалистических вождей тоже деспотична... Массе не нужна свобода, ей нужен вождь... Призыв к свободе для массы - это только призыв к смене тирана.

«Со словами «свобода» и «братство», — говорит Тэн, — якобинцы связали деспотизм, достойный Дагомеи, суд, подобный инквизиции, и человеческие гекатомбы, как в древней Мексике».

Лозунги, образы и учреждения старого режима обычно вызывают после революции ярость у толпы, но если новое правительство сумеет дать тем же вещам новые обозначения, эта ярость сразу же утихнет.

Революционные перевороты — это только смена носителей власти, а люди толпы остаются такими же рабами, какими были. Революции сводятся только к изменению названия фирмы. В толпе необузданно проявляются все жестокие, разрушительные инстинкты, которые являются пережитками низших культур и животного прошлого... То, что в «Книге джунглей» Киплинга говорится об обезьянах, применимо к человеческой массе: «Их народ не знает закона... у них нет своего языка — они воруют слова у других. Они живут моментом. Они бахвалятся, орут, но упавший камень пугает их».

Страх - тоже важный момент массовой души. Известно, как легко человек в массе теряет голову и впадает в панику. В страхе проявляется животный инстинкт самосохранения, когда спасение видится не в самообороне, а в бегстве. Люди бегут, чтобы спастись, как обезьяны и овцы... Отсюда трусость массы, часто даже при мнимой опасности. Молодой лейтенант Бонапарт во время французской революции уже понимал суть ревущей толпы, говоря, что достаточно двух залпов картечью, чтобы обратить ее в бегство. Но страх также делает массу опасной. Во время чумы в Средние века убивали евреев, подозревая их в отравлении колодцев. В России и Южной Италии крестьяне убивали врачей, пытавшихся остановить эпидемии холеры. Другой атавистический фактор - садистская жестокость массы. С каким наслаждением публика смотрит казни или фильмы ужасов!

«Переход от пассивного наслаждения кровавым зрелищем к активным действиям в том же духе для массы не особенно труден... Садистское сладострастие маскируется высокими мотивами. ® инстинкту жестокости добавляется социальная справедливость, благо отечества или защита веры - и убийства приводят в экстаз» (Кристенсен). Подобные массовые акции всегда сопровождаются грабежами. Вспомним испанские аутодафе, сжигание ведьм, Варфоломеевскую ночь, геноцид армян в Турции, массовые убийства в советской России и Венгрии, грабежи рабочих-социалистов 1 декабря 1921 года в Вене, в которых участвовали люди, получавшие зарплату университетских профессоров. Не имея самосознания, самоуважения и чувства ответственности, масса всегда готова на любые преступления. Она ведет себя скорее как стадо диких зверей, в ней задают тон неполноценные элементы.

Правда, масса может проявлять также сочувствие и чувство справедливости, энтузиазм и героизм, но, как правило, этика массы ниже этики отдельных личностей. Под влиянием внушения масса может стать приверженной идеалу. В массе реже, чем у отдельный людей, преобладает момент личной выгоды, но это единственное положительное качество массовой души. Тард пишет о любящих и ненавидящих массах: «Но на какие действительно ценные дела обращают любящие массы свою деятельность? Неизвестно, что хуже, ненависть или воодушевление массы. Когда она вопит в людоедском экстазе, она, конечно, отвратительна, но когда она падает ниц к стопам своего живого идеала, выпрягает его карету и несет его на плечах, это обычно полупомешанный вроде Мазаньел- ло, дикий зверь вроде Марата или какой-нибудь боксер Демпси».

Тот, кто опирается на массу, может очень быстро и очень высоко подняться, но Тарпейская скала всегда рядом и однажды его могут с нее сбросить.

Есть разновидность любящей массы - это масса, ликующая во время праздника или скорбящая, провожая в последний путь национального героя. Такие массы служат противовесом всему скверному в массах иного типа, в них социальные инстинктыу являются плодотворным элементом.

Логики в массовом сознании вообще нет, в нем господствует дологический склад мышления, как у первобытных людей. Эмоциональные коллективные представления проявляются у современных европейцев только в ином одеянии, массовая мораль на тысячелетия отстает от нашей индивидуальной морали. Это показала мировая война: нам внушали веру в победу, но только после войны мы поняли, насколько низок любой народ, если он одер жим ненавистью.