Фридрих Ницше - Антихрист. Проклятие христианству

Из сказанного следует с достаточной ясностью, что «Антихрист», как, впрочем, и «Ecce Homo», т. е. две последние книги Ницше, требуют особенно осторожного и критического подхода. Элемент невменяемости и распада Я свил себе в этих сочинениях зловещее гнездо, и оттого говорить здесь об авторстве в обычном смысле слова следовало бы с большими оговорками; патологическое помрачение сознания, непрерывные гримасы бесноватости, транспарирующие едва ли не через каждую страницу и вынуждающие читателя уже не просто к философскому, но и к экзорцическому прочтению, и — что главное — вперемежку со спорадическими вспышками необыкновенно глубоких интуиций, так что правда и ложь часто нестерпимо соседствуют в пределах уже одного предложения, — всё это бросает густую тень сомнения на иллюзион так называемых авторских прав: позволительно при слишком явном и частом отсутствии собственно авторского Я говорить о присутствии иного авторства (см. в этой связи однозначный диагноз Рудольфа Штейнера: Steiner R. Esoterische Betrachtungen karmischer Zusammenhänge. Bd 3. Dornach, 1975. S. 175–177). Эта невменяемость лучше всего диагностируется не только на приведённой выше характеристике Иисуса (при всех ссылках на Достоевского и возможный эсотерический контекст, которые не спасают ситуации, так как гарантия спасения при столь рискованном ракурсе гносиса определяется единственно усилением Я в условиях кромешного астрального погружения), но и на отношении к Павлу, настоящем шедевре умственной и душевной слепоты. Я касался уже этой темы во вступительной статье; буду краток. Правда и ложь и на сей раз сцеплены в мёртвой хватке; мысль странным образом как бы отталкивается от правды, чтобы плюхнуться в лужу лжи. Послушаем: «Первое вырождение христианства — вколачивание иудаина — обратная атрофия в предопределённых формах» (с. 182). Да, но при чём Павел? Павел («святой-заступник мышления в христианстве», как называет его А. Швейцер: Schweitzer A. Die Mystik des Apostels Paulus. Tübingen, 1930. S. 365–366), поборник свободного самоопределения в новом опыте, ницшеанец до Ницше, прошедший и стадию «верблюда» ( «эллинист-стилист» в характеристике Виламовица-Мёллендорфа), и стадию «льва» ( «Савл» , да и уже как «Павел» : «с оружием правды в правой и левой руке» — 2 Коринф. 6, 7), но и смогший совместить в себе «льва» с «младенцем» («Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни» — 1 Коринф. 14, 20); о каком же «иудаине» идёт речь в случае этого скитальца-изгоя, не прописанного ни в одной из церквей и самим фактом буквальной выхоженности импульса утверждающего сокровеннейший идеал Ницше: «бытие в становлении» ! — эти темы, столь робко и приглушённо звучащие ещё у автора «Весёлой науки», звучат у Павла во всю грудь и сквозь толщу девятнадцати веков — навылет: тема многострунной культуры («Для всех я сделался всем...» — 1 Коринф. 9, 22), тема свободы («К свободе призваны вы, братия...» — Гал. 5, 13), тема «Европы» (Павел — первый европеец), тема болезни («И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть...» — 2 Коринф. 12, 7), тема вседозволенности («Всё мне позволительно, но не всё полезно» — 1 Коринф. 6, 12), тема подлинности («Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины» — 1 Коринф. 5, 8 — это могло бы без колебаний пойти в эпиграф к «Казусу Вагнер»), наконец — и уже самое поразительное — тема песни и танца, ретроспективное, вспомним, сетование Ницше в «Опыте самокритики»: «Ей бы следовало петь , этой “новой душе”, а не говорить»; у Павла это реальность: «...буду петь духом, буду петь и умом» — 1 Коринф. 14, 15. И говорить после всего этого о «наглом раввине», «апостоле мести», «дизангелисте»!.. Но здесь, надо думать, прекращается уже компетенция философа и начинается компетенция психопатолога.

Может быть — примем это во смягчение — ситуация объясняется отчасти рецепцией Павла сквозь призму лютеранства. Лютер в запале замаха на римскую церковь Петра почти инстинктивно взял сторону Павла; событие, которое Эмиль Бок характеризует как роковое («Это было глубоко трагическое веление судьбы, сказавшееся в том, что значительная часть современного человечества нашла доступ к Павлу только через посредство Лютера... Но в строе познания не могло быть более диаметральной и более крайней противоположности, чем между Павлом и ним» — Bock E. Urchristentum IV. Paulus. Stuttgard, 1954. S. 297). В том, что пасторский сын Ницше должен был получить именно такую прививку, нет ничего неправдоподобного; во всяком случае Павел, фигурирующий на страницах «Антихриста», явно скопирован с двойника лютеровской эксегезы: от глубоко непавлианского лозунга «sola fide» (только верою) и «павлианства, сморщившегося до стремления к личному спасению» (Э. Бок), до вульгарно-чувственного, «популярного», «саксонски-канцелярского» (см.: Luther M. Ausgewählte Schriften. Berlin, o.J. S. 394) перевода Посланий, хоть и ставших понятными «дочери мельника» и «простолюдину на рынке», но решительно утративших сверхчувственный пневматологический смысл, — от этого «народного» Павла уже и рукой было подать до «гения чандалы» и «проповедника ressentiment».

В сущности и сама тема «Антихриста» у Ницше сводится без остатка к притче в теме «Павел»; так, должно быть, и решается тяжба о раздвоении. Разве этот текст, остающийся уникальным свидетельством душевного автовандализма, не воспроизводит «вечный факт» истории Савла, который, «дыша угрозами и убийством» (Деян. 9, 1), приближался-таки к Дамаску, чтобы на самом пороге прозрения споткнуться о собственную «сверхфилологичность» и откактиться от чаемого образа «сверхчеловека» в полувегетативное состояние «бесноватого из Гадарры» , слишком поздно и уже не в мистериальном, а психиатрическом измерении возалкавшего быть «Распятым» ?

Для настоящего издания использован русский перевод книги, сделанный В. А. Флёровой ( Ницше Ф. Антихристианин. Опыт критики христианства. СПб., 1907). Перевод заново отредактирован и выправлен; изменены в первую очередь заглавие и подзаголовок. Что немецкое «Antichrist» звучит амбивалентно и допускает двоякую передачу, как «Антихрист», так и «Антихристианин», это понятно. Но предпочесть вариант «Антихристианин» после всего сказанного выше — значит принизить смысл события до слишком популярного восприятия; чем же будет отличаться тогда «антихристианин» Ницше от «антихристиан», скажем, Бисмарка, Эрнста Геккеля, Поля Лафарга или презираемых им Гогенцоллернов? К тому же вариант «Антихриста» недвусмысленно авторизован самим писателем. В письме к Мальвиде фон Мейзенбуг от 3–4 апреля 1883 г.: «Угодно ли Вам услышать одно из новых моих имён? В церковном языке существует таковое: я есмь... Антихрист » (Br. 6, 357). К Петру Гасту от 26 августа того же года: «Aut Christus, aut Zarathustra! Или по-немецки: речь идёт о старом, от века предсказанном Антихристе...» (Br. 6, 436). К Францу Овербеку того же дня: «Что мне доставляет удовольствие, так это видеть, что уже этот первый читатель имеет предчувствие того, о чём здесь речь: о давно обещанном “Антихристе”» (Br. 6, 438).