А.А. Грицанов - Новейший философский словарь

И.Н. Андреева

(1835-1909) – итальянский ученый и криминалист. Зав. кафедрой психиатрии в Павийском университете, одновременно – директор психиатрический клиники в Пезаро (с 1862). Профессор психиатрии и криминальной антропологии в Турине. Один из основателей журнала «Архив психиатрии, уголовного права и криминальной антропологии» (1880). Автор теории «прирожденного преступника». Основные сочинения: «Гениальность и помешательство. Параллель между великими людьми и помешанными» (1863), «Человек преступный» (1876), «Любовь у помешанных» (1889), «Женщина преступница и проститутка» (в соавторстве с Г. Ферреро, 1893) и др. Главной темой исследований Л. явились психофизические основания, определяющие поведение личности в норме и патологии. Одним из первых применил в своих наблюдениях метод антропометрических измерений, исследуя внешний облик лиц, совершивших криминальные деяния. По мнению Л., психологическое, психиатрическое, физиологическое и патологоана-томическое изучение преступников способно результировать-ся в формулировании совокупности признаков, позволяющих однозначно различать «прирожденных преступников» (вплоть до специфических их профессиональных категорий) и нормальных людей. По Л., в преступном человеке (в силу закона наследственности) могут не только воспроизводиться, но даже и усиливаться негативные психофизические особенности его далеких биологических предков. Врожденными внешними характеристиками преступника Л. полагал «выпадение волос, неразвитость черепно-мозгового аппарата, покатый лоб, сплющенный нос, редкую бороду, непомерно большие нижнюю челюсть и скулы», а также неспособность к раскаянию, слабость рассудка, склонность к нанесению на тело татуировок, пригашенную чувствительность, деградацию почерка – приобретение последним облика примитивного иероглифического письма. Рассматривая гениальность как своего рода проявление наличия отклонений в психике человека, Л., тем не менее, отвергал идею об обязательном совпадении этих начал в полном объеме. Ряд идей Л. сохранил свою применимость для криминологии и в конце 20 ст.

(1855-1920) – русский философ и психолог. Друг детства B.C. Соловьева. В 1875-1879 учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Там же в 1885 стал приват-доцентом, а в 1892 – профессором. Параллельно преподавал философию на Высших женских курсах и в гимназиях. Совместно с Гротом реформировал Московское психологическое общество (с 1899 – его бессменный председатель до закрытия общества в 1918), был соредактором Грота (с 1894), В.П. Преображенского и С.Н. Трубецкого (с 1896) в основаном в 1889 году журнале «Вопросы философии и психологии», с 1905 – единственный его редактор, вплоть до закрытия журнала в 1918. Сам Л. после революции вынужден был уйти из университета. Умер от истощения. Основные работы: «Вопрос о свободе воли» (1889); «Положительные задачи философии», первый том которой («Область умозрительных вопросов», 1886) составила его магистерская, а второй («Закон причинной связи как основа умозрительного знния действительности», 1891) – докторская диссертации; «Вопрос о реальном единстве сознания» (1899); «Критика эмпиристических начал нравственности» (1890); «Николай Яковлевич Грот» (1900); «История древней философии» (1901); «Психология» (1902); «Метод самонаблюдения в психологии» (1902); «Научное мировоззрение и философия» (1903); «Князь Сергей Николаевич Трубецкой» (1906); «Настоящее и будущее философии» (1910); Философские характеристики и речи» (1911); «Спиритуализм как моническая система философии» (1912); «Лекции по истории новой философии» (Вып. 1, 1914); «Неотложные задачи современной мысли» (1917); «Странное завершение забытого спора» (1917) и др. В творчестве Л. можно обаружить влияние идей Соловьева, Лейбница, Лот-це, Шопенгауэра, сам же он по праву считается одним их основоположников персоналистской традиции в русской философии. Сам Л. определял свою философию как «систему конкретного спиритуализма», или «монический спиритуализм». Осознание состояния современной философии как кризисного, в силу ее догматизации, нерефлексивности, утраты способности к постановке и решению подлинных онтологических проблем, ее замыкания в геоцентризме (когда все цели и смыслы усматриваются в земном существовании), привело Л. к убеждению о неизбежности (необходимости и возможности) метафизики как основанного на чистом разуме учения о существующем. Необходимо знание действительных вещей в их началах и конечном назначении, которое может дать только умозрительная философия. Передача функций последней науке и ввергла саму философию в кризис, а науку гипостазировала до уровня абсолютного знания, игнорирующего и не способного справиться с онтологической проблематикой, внося в нее дуалистические представления. Исходный же пункт подлинно философской онтологии – признание внутренней однородности мира и единства его происхождения, а ее основная задача – показать, как из единого возможно «живое многообразие сущего» (вечное единое раскрывается в вечном многом). «Философия утверждает реальность безусловного; но она утверждает также и реальность конечого мира. Отказавшись от какой-нибудь из этих истин, она одинаково уничтожает действительность…». Адекватным этой задаче может быть лишь «признание истинно сущего за дух», т.е. спиритуалистический монизм. Без признания такой субстанциальной основы мир раскладывается на кратковременные миры, не связанные друг с другом (все, что происходит во времени, (психическая жизнь), носит характер «непрерывного исчезновения»). «Вся действительность – и в нас, и вне нас – в своем внутреннем существе духовна, во всех явлениях кругом нас реализуются духовные, идеальные силы…». Духовность действительности просто закрыта формами чувственного восприятия, настоящая реальность открывается во внутреннем «Я». «Я» остается идентичным самому себе, ибо оно относится к сверхвременной субстанции, не исчезающей, а переходящей из одного явления мира в другое (т.е. имеет «трансцендентные основы»), и являет собой первичную непроизводную данность познающего духа. Таким образом мир есть совокупность сверхвременных активных монад (единств субстанции и творческой силы (воли), придающей всему определенность и сознательность), абсолютной причиной которых является Бог. Признание реальности, деятельности и сознательности нашего «Я» требует признания существования и «чужого сознания», а в конечном итоге, внутренней духовности всего мира, имманентности его субъективной жизни. В действительно едином мире «основное для нас должно быть основным и во всех других формах творения». Тезис о замкнутости монад на самих себя Лейбница и положение об их взаимодействии в персонализме Козлова Л. переинтерпретирует в духе А.И. Введенского в идею сознания «чужой одушевленности», взаимного отражения состояний в различных сознаниях. Поскольку же всякая духовная жизнь «насквозь качественна», мы можем адекватно понимать лишь те явления, которые были испытаны нами. В силу этого человек в большинстве случаев созерцает не объективную действительность, а лишь ее подобие. Мы можем понимать друг друга лишь постольку, поскольку нас объединяет общее субстанциальное начало – дух, присутствующий во всех формах жизни, и телеологические действо-вания в творческом самоопределении, оформляющие в совокупности и реальность в целом. Вся соотнесенность и иерархизированность духовных субстанций (монад) содержит в себе имманентную устремленность к идеалу как «внутреннему оправданию бытия», выступающему по отношению к нему как абсолютная норма – гарант нравственного миропорядка и основа свободных нравственных исканий личности. Л. снимает антитезу имманентного и трансцендентного, утверждая тезис о том, что все реально ровно настолько, насколько оно духовно. Подлинное действование, следовательно, не может быть механистичным, т.е. порождающим «моральную невменяемость индивида», другим источником которой является абсолютный произвол. Человек ответственен, что требует творческих осмысленных проявлений душевной жизни. Отсюда учение Л. о первичной «творческой причинности» (деятельность всегда предполагает деятеля, последняя основа бытия – духовные сущности, так как остальное нам непосредственно не дано). Сознанию индивида не противостоит ничего внешнего, он вынужден лишь соотноситься с не тождественными ему такими же изначально свободными духовными субстанциями. Поэтому ориентация естествознания на познание объектов есть квази-деятель-ность, так как исследователь всегда имеет дело лишь со своим объективированным и отчужденным от творческой деятельности самоопределения сознанием. Цель познания – другие духовные субстанции и собственное взаимоотношение с ними. В силу своей сложности последнее никогда до конца не постижимо. Мы, следовательно, можем стремиться к истине, асимптотически приближаться к ней на основе собственного морального усовершенствования. Отсюда интерес Л. к методу интроспекции. По Л., наш внутренний опыт, данный в интроспекции, есть точка, в которой подлинная действительность раскрывается для нашего прямого усмотрения. «Творческое стремление» (волевой импульс) «темен», иррационален, но он направлен не против законов разума и осуществляется не вне их, а сообразно с ними. Задача философии как раз и заключается в рациональном развертывании этого мистического предугадывания истины. Истинное знание может быть только рациональным, но вера всегда опосредует отношения опыта и знания, всегда присутствует во всех умственных актах. Абсолютное знание (истина) всегда есть понятие религиозное, и человек, вдохновленный идеей познания, находится на пути к Богу. Свободная творческая деятельность предшествует в бытии всякой необходимости. Тезис свободы воли обосновывается в этике Л. через тезис о нравственной разумности мировой жизни, субстанциональное обоснование природы человеческого духа. Эстетически окрашенное духовное творчество, «задаваемое» моральной установкой, устремленностью к нравственному идеалу, предопределяет смысл человеческого бытия – выполнение того, что нельзя выполнить, достижение того, чего нельзя достичь. Когда же мы попадаем в очередной тупик на пути познания и действования, из него есть только один выход: «принципиальное сомнение, которое уже спасло философию в эпоху Декарта».