Жиль Делез - Что такое философия

Сходные проблемы возникают и с другим важнейшим термином Делёза и Гваттари, обозначающим вместилище концептов, — plan. На первый взгляд, тоже как будто все просто: есть два равноправных варианта русского перевода, «план» и «плоскость», и стоящий за ними пространственный образ вполне отчетлив: плоский план прорезает, рассекает пространство хаоса, сохраняя на себе, как в геометрических сечениях, его образ — проекциюконцепт. На самом деле проекции на плане (точнее, «в плане»), конечно, бывают, только это уже не концепты, а «фигуры», например религиозные; для концептов требуется особый «план имманенции» [134] Опять переводческая хитрость: сохраняя в других случаях образованное от прилагательного слово «имманентность», мы все же вынуждены были, следуя логикограмматической «рифме», ввести и не употребляющийся, вообще говоря, порусски термин «имманенция»: «план имманенции — план консистенции — план референции — план композиции»… , который, вопервых, является вовсе не плоским, а имеет «переменную кривизну» с «диаграмматическими чертами» и «сгибами» [135] Так мы предпочли передать делёзовский термин pli, не будучи вполне удовлетворены бытовавшим в русской философской литературе вариантом «складка».' ; вовторых, эта «плоскость» еще и объемна, обладает «толщей», которая особенно подчеркивается при анализе другого плана, родственного плану имманенции, — плана эстетической композиции. Наконец, втретьих, этот кривой и толстый план какимто образом «чертится», словно абсолютно плоский абстрактный чертеж или рисунок. Разные значения слова «план» — буквальнопространственное (плоскость сечения, как в геометрии или в живописи), фигуральнологическое (как говорят «в плане абстрактных предположений…»), специальночертежное — здесь смешаны вместе; оттого в переводе нередко приходится пользоваться не совсем естественными выражениями типа «помещается в плане», как будто план есть некое пространство, куда можно помещать пространственные объекты (с некоторой точки зрения, «план» у Делёза и Гваттари устроен именно так).

Наконец, в мире концептов и планов происходят еще и движения. Это очень своеобразные движения — «бесконечные движения мысли», с «бесконечными скоростями» «пробегающие» по плану или по составляющим концепта; разве что в науке эти движения искусственно замедляются и вводятся в рамки функций и координат. Но как бы то ни было, эти движения почти всегда автономны, это движения без движущегося; иными словами, они бестелесны (как это подробно разрабатывалось Делёзом, вслед за античными стоиками, еще в книге «Логика смысла»). Природа таких движений и скоростей — скорее волновая, чем корпускулярная; они могут мыслиться как волнообразные деформации плана (сгибы), а не как перемещение вещественных объектов. Именно поэтому такие движения оказывается возможно наблюдать со своеобразной точки зрения, которая обозначается французским словом survol. Взятое авторами книги у французского философа Р. Рюйе, слово это означает своеобразную внеи одновременно внутриположную точку обзора, которая возвышена над предметом рассмотрения, но в то же время не отрывается от него в иное измерение (как, скажем, в геометрии двумерная плоскость может обозреваться из трехмерного пространства), а прилегает к нему вплотную, так что «парящий полет»-survol мало чем отличается от «пробега» (parcours), совершаемого внутри плана или концепта. Причина этого парадокса, очевидно, именно в бесконечных скоростях «движений мысли»: при таких скоростях пространство деформируется и даже сокращается до нуля, как физическое пространство в теории относительности.

Деформируется в мире мышления также и время, однако Делёз и Гваттари уделяют ему меньшее внимание, чем пространству. Это продиктовано их пафосом имманентности, которым проникнута в особенности энергичнополемическая вторая глава («План имманенции»). Время, в частности время историческое, по своей сути есть категория трансцендентная, через время в мир и входит трансцендентность (в формах религии или, скажем, феноменологии XX века). И потому авторы книги стремятся всюду потеснить время, отвоевать у него пространство: главные события мысли происходит не во времени, а в «межвременьях» (entretemps), а вместо «истории» вперед выдвигается другая категория — «становление», не имеющее отношения кисторическим детерминантам (несмотря на то что историей, частными обстоятельствами возникновения обладают даже чистые философские концепты). Пространственный принцип торжествует в книге особенно в главе, непосредственно посвященной истории философии, — глава эта называется «Геофилософия». Незыблемая Земля, а не текущее время служит основой развития мысли; гегелевское понятие «инобытия» перетолковывается здесь в подчеркнуто пространственных (биологических по происхождению) категориях «детерриториализации» и «ретерриториализации», помогающих объяснить и возникновение философии в Древней Греции, и типологию национальных традиций философствования в новоевропейскую эпоху, и сущностную связь современной философии с революцией и утопией (еще одно пространственное понятие!), и мощную антиномию «обрамления — разобрамления» эстетического «ощущения» в главе, посвященной искусству.

Итак, отвлекаясь от всех частных — и богатых — идей, высказанных в книге «Что такое философия?», можно сказать, что ее задачей является дать пространственную модель мышления и его основных форм. В заключительной главе эта модель прямо соотносится с устройством человеческого мозга; но можно назвать и два других материальных объекта, которые постоянно рассматриваются в тексте, но нигде не эксплицируются в качестве порождающих образцов. Эти два объекта — книга (с ее слоистой структурой взаимоналожения страниц) и картина (с ее неровной, «диаграмматической» структурой мазков и сплошных цветовых масс, подробно анализируемой в седьмой главе). Авторы невысоко ценят познавательные претензии логики; сами они пользуются не абстрактнологическими выкладками, но и не образами-«фигурами» субъективного «вчувствования»; главное у них пространственные характеристики мира, где, как в сезанновских пейзажах, человек присутствует лишь своим отсутствием (ср. вводимый в книге термин site — «ландшафт»). Те пространственные мотивы, которые в традиционном философском дискурсе занимают второстепенное место метафор, сравнений, лексических обертонов, у Делёза и Гваттари собраны воедино, усилены, сведены в систему. Систему эту можно назватьтопологией мысли, и в ее понимании важна не логика, а пространственное воображение.

В настоящей, математической топологии доказывается такая теорема: если в торе прорезать отверстие, то через него тор можно вывернуть наизнанку. Один математик признавался, что, прочитав об этом в какомто журнале, он несколько дней ходил и все пытался зрительно представить этот процесс выворачивания бублика через дырочку. Чемто подобным приходится заниматься и читателю Делёза и Гваттари, а тем более их переводчику.