Георгий Чулков - Об утверждении личности

Дѣйствіе первоначальнѣе бытія. Я стремится къ безмѣрности, но роковымъ образомъ ограничивается міромъ не-я. Разрѣшается это противорѣчіе тѣмъ, что теоретическое я становится я практическимъ. Въ сферѣ практическаго я совершается процессъ моего становленія къ абсолютному я. Это значитъ, что мое практическое я не можетъ примириться съ конечнымъ существованіемъ. Моя воля по природѣ своей есть прежде всего воля къ жизни, и моя вѣра, опредѣляется утвержденіемъ міра абсолютнаго и вѣчнаго.

И личность получаетъ доступъ въ этотъ міръ не тогда, когда она уходитъ изъ земного міра; «личность уже теперь пребываетъ въ немъ несомнѣннѣе, чѣмъ въ земномъ»; уже теперь онъ – единственная твердая опора для личности. «То, что называютъ „будущей жизнью“ не есть непремѣнно „загробная“ жизнь. Она уже здѣсь – въ нашей природѣ».

Сверхчувственный міръ, природа котораго извѣстна лічности изъ волевого опыта, это единственно реальный міръ, потому что онъ не зависитъ отъ непрочныхъ и преходящихъ категорій эмпирическаго существованія. Сверхчувственный міръ не можетъ быть будущимъ міромъ прежде всего потому, что самыя понятія будущаго и прошлаго связаны съ категоріями теоретическаго разума, а личность соприкасается съ міромъ сверхчувственнымъ лишь разумомъ практическимъ, т. е. волей.

Такимъ образомъ, послѣ выясненія нашего взгляда на волю, я надѣюсь, становится яснымъ, что собственно мы должны разумѣть подъ личностъю. Воля – это то, что опредѣляется единствомъ; личность – это то, что утверждается моей волей.

Только благодаря утвержденію моеи воли мое существованіе пріобрѣтаетъ цѣнность, и внѣ этого утвержденія все остается покрытымъ непроницаемымъ мракомъ. Въ свѣтѣ утвержденія своей воли, т. е. личности, человѣкъ идетъ къ мудрости, которая отожде-ствляется въ его внутреннемъ опытѣ съ первоисточникомъ жизни.

Объективируя мой волевой опытъ, я прихожу къ вѣрѣ въ бытіе Безконечной Воли.

Идея вѣчной и безконечной воли, Абсолютной Воли, необходимо рождается въ моей душѣ, разъ я выхожу изъ тюрьмы солипсизма. Внѣ этой идеи невозможно рѣшить вопроса о путяхъ, по которымъ идутъ инди-видуумы на-встрѣчу другъ другу. Въ самомъ дѣлѣ, единство, которое опредѣляетъ личность, не допускаетъ взаимодѣйствія Я и Ты , если нѣтъ среды, которая, по самой природѣ своей, начало множественное претворяетъ въ единство. Къ этой абсолютной волѣ стремится личность изъ глубочайшей своей сущности…

Только эта Абсолютная Воля полагаетъ безусловное утвержденіе жизни. Въ ней раскрывается единственная возможность соединить себя съ міромъ.

Весь міръ разлагается на систему воль и вновь созидается въ Единой Волѣ. Въ этомъ взаимодѣйствіи отдѣльныхъ воль – реальная жизнь, воистину реальная жизнь, т. е. та жизнь, которая всегда сверхраціональна и всегда сверхчувственна. Воля – вотъ основа бытія. Принципъ жизни – свобода воли. Во избѣжаніе недоразумѣній, я долженъ сказать, что вовсе не отрицаю закономѣрности душевныхъ актовъ, которыя развиваются подъ знакомъ воли. Подъ волей часто разумъютъ наши желанія и хотѣнія, которыя, конечно, несвободны и подчинены закону необходимости, но не о нихъ говорю я. Пользуясь извѣстной терминологіей, я скажу: да, наша воля не свободна постольку, поскольку она находить себѣ выраженіе въ нашемъ эмпирическомъ характерѣ, но въ то же время она независима и свободна, раскрывая свою сущность въ характерѣ интеллигибельномъ. Въ этомъ утвержденіи мы не найдемъ противорѣчія, разъ мы согласимся съ тѣмъ, что характеръ интеллигибельный изначальнѣе характера эмпирическаго. Только въ бытіи этого изначальнаго характера я не сомнѣваюсь; бытіе моего эмпирическаго характера подлежитъ сомнѣнію, а о бытіи другихъ существъ я могу только предполагать.

Я не могу быть увѣреннымъ въ реальности другихъ существъ, если я исхожу въ своемъ міросозерцаніи изъ природныхъ законовъ и законовъ мышленія: я нахожу непосредственную связь съ другими существами только въ Абсолютной Волѣ, только чрезъ нее. Сами по себѣ мы отдѣлены другъ отъ друга на вѣкъ.

Всецѣло замкнутые въ себѣ мы безнадежно одиноки и слѣпы, и только то Единое, что включаетъ въ себя множественность, освобождаетъ насъ отъ изолированного существованія. Въ этомъ Единомъ мы познаемъ доугъ друга и дѣйствуемъ другъ на друга.

Итакъ психологически и гноселогически взаимодействіе личностей опредѣляется волей? а религіозно это вааимодѣйствіе характериауется, какъ любовь, какъ Эросъ.

Въ нашихъ исканіяхъ наша вѣра совпадаетъ съ нашимъ первоначальнымъ волевымъ опытомъ, опытомъ сверхчувственно-эротическаго характера.

Этотъ изначальный опытъ ведетъ насъ къ утвержденію нашей личности въ свободѣ и любви. Такимъ образомъ наше міроотношеніе не опредѣляется какою либо аксіомой, которую мы признаемъ безусловной и положительной истиной. (Мы далеки отъ такого высокомѣрія!) Наоборотъ, мы ищемъ пути для утвержденія нашей личности въ самой жизни; наше міросозерцаніе обусловливается не теоріей и не метафизической спекуляціей, а нашими воленіями и нашими поступками; сначала – жизнь, а потомъ – философія; философія намъ нужна постольку, поскольку вообще нужно формальное научное знаніе; но мы жаждемъ не столько теоріи, сколько цѣльной жизни; мы снова ставимъ вопросъ «что дѣлать?», который такъ честно и такъ наивно разрѣшали русскіе гуманисты шестидесятыхъ годовъ.

Устанавливая практическое первенство нашей воли надъ разумомъ, мы однако не станемъ отрицать того значенія, которое имѣетъ теоретическое знаніе, какъ источникъ свѣта, лучи котораго падаютъ на грани нашей жизни. Теоретическій разумъ опредѣляетъ границы плоскостей, изъ которыхъ построяется наше многогранное существованіе.

Я постараюсь теперь кратко охарактеризовать главныя религіозно-культурныя направленія, которыя заявили о себѣ за послѣднее время въ нашей литературѣ. Всѣ эти религіозно-культурныя теченія имѣютъ своимъ источникомъ то волевое устремленіе, о которомъ я говорилъ сейчасъ, которое опредѣляется вопросомъ; какъ жить? Что дѣлать?

Еще недавно въ русской литературѣ исключительно господствовало то философско-общественное направленіе, которое не совсѣмъ точно характеризуется словомъ позитивизмъ. Я подчеркиваю моментъ общественности потому, что у насъ русскихъ почти не культивировался позитивизмъ академическій: русскіе писатели всегда связывали свое философское воззрѣніе съ нѣкоторыми соціальными планами и (въ-сущности), объявляя себя атеистами, тѣмъ не менѣе пытались создать нѣкоторое цѣльное міроотношеніе, т. е. религію. Невинный соціологическій субъективизмъ боролся съ наивнымъ матеріализмомъ марксизма, и одинокій голосъ Вл. Соловьева звучалъ для общества, какъ пророчества безумнаго. Въ девяностыхъ годахъ началось разложеніе марксизма, какъ цѣльнаго міросозерцанія. По счастію, это не отразилось дурно на практикѣ соціалистическаго движенія. Революціонное движеніе росло стихійно, не нуждаясь, очевидно, въ опредѣленномъ философскомъ міропониманіи: среди соціалистовъ мы можемъ встрѣтить теперь и матеріалистовъ, и поклонниковъ Маха, и неокантіанцевъ, и даже мистиковъ.