Александр Донгаров - Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления

Впрочем, ситуацию можно отобразить в несколько иных терминах. Военная наука знает и такой вид боевых действий, как встречный бой. В таком бою нет жертвы нападения – обе стороны являются нападающими; при этом не имеет ни малейшего значения, кто из них первый произведет выстрел. Весь год после разгрома союзников, с июня 1940 года по 22 июня 41-го, СССР и Германия двигались – в смысле политической и военной подготовки – навстречу столкновению; время их столкновения определялось исключительно скоростью этого движения и вынужденными остановками в пути: из-за полета Гесса – для СССР, и югославской кампании – для Германии (см. ниже).

В наступательном характере советской военной доктрины отразился также обретенный в годы гражданской войны опыт руководства крестьянской по составу армией в условиях по-разному складывавшегося положения на фронтах. Было установлено, что сформированные из насильно мобилизованных крестьян воинские части при отступлении быстро выходили из подчинения командованию, проявляли склонность к массовой сдаче в плен и дезертирству, а то и к избиению командиров и переходу на сторону врага. С другой стороны, те же самые части в условиях наступления были управляемыми и вполне стойкими в бою. Эти особенности внутриполитического положения режима и вытекающие из них специфические характеристики его вооруженных сил неизбежно приводили Кремль к заключению, что отступающая армия была не только не нужна ему по определению, но представляла самостоятельную угрозу.Соответственно, задачей политического руководства было поставить армию в положение, исключавшее возможность стратегического отступления вглубь страны.

Имелось ли у Кремля решение этой проблемы? Имелось, и весьма остроумное. Убежать от угрозы интервенции и сопутствующей ей гражданской войны Сталин мог, но не куда-то назад, поскольку глубокого социально-политического тыла у его режима не было, а исключительно – вперед, на запад. Надо только было нанести по внешнему врагу упреждающий удар. Этим ударом решались все проблемы Кремля.Прежде всего, устранялась главная угроза – детонации внутриполитического взрыва в результате начала иностранной интервенции. Далее, наступающую Красную Армию, в отличие от отступающей, можно было удержать в подчинении руководству страны. Находясь в европейском походе, она, кроме того, будет изолирована от политически вредного влияния крестьянской массы, а та останется безоружной, т. е. беззащитной и неопасной. Наконец, полностью выводилась из игры так страшившая Сталина антибольшевистская эмиграция. Т. о. для Кремля нападение было оптимальным способом самозащиты.

Отсюда становится понятно, почему проходивший в апреле – июне 1940 г. в Кремле с участием высшего политического руководства страны Главный военный совет РККА утвердил в качестве официальной стратегию наступательной войны, в советской терминологии – «активной обороны». Приведем несколько из сонма прозвучавших на нем высказываний на эту тему:

«Мы должны воспитывать свой комсостав в духе активной обороны, включающей в себя и наступление. Надо эти идеи популяризировать под лозунгом безопасности, защиты нашего отечества, наших границ». (И. В. Сталин);

«Наша армия готовится к нападению, и это нападение нужно нам для обороны…Мы должны обеспечить нашу страну не обороной, а наступлением». (Командующий войсками Ленинградского военного округа, в ближайшем будущем начальник генштаба РККА командарм К. А. Мерецков);

«Мы будем обороняться только наступлением и бить противника и этим самым оборонять свое социалистическое отечество и его границы». (Командующий 1-м стрелковым корпусом комдив Д. Т. Козлов);

«Инициатором справедливой войны выступит наше государство и его Рабоче-Крестьянская Красная Армия […] Всякая наша война, где бы она не происходила, является войной прогрессивной и справедливой». (Начальник Главного Политуправления РККА Л. З. Мехлис) [46, док. № 77].

«Об обороне нельзя было и говорить, так как всем внушалась доктрина громить противника на его же территории», – вспоминал много позже тогда заместитель наркома внутренних дел СССР, а впоследствии председатель КГБ СССР И. А. Серов [151, c. 71].

Возвращение после двадцати лет вынужденного «оборончества» к наступательной концепции советской военной и базирующейся на ней внешней политики стало к концу 30-х годов, с кремлевской точки зрения, необходимым и целесообразным. Необходимым – ввиду дестабилизации положения в Европе, а целесообразным – с учетом открываемых этой дестабилизацией перспектив. После многолетнего терпеливого ожидания начавшаяся война вновь предоставляла Кремлю возможности, которыми советская Россия не сумела в полной мере воспользоваться в 1918–1923 гг. по причине недостатка сил.

В стратегии drang nach Westen задача режима по самосохранению идеально совместилась с тактическими (на ее фоне!) целями провоцирования европейской войны и, следом, социальной революции; причем достижение этих заветных целей всей международной деятельности партии большевиков было одновременно и средством уцелеть в противостоянии внешнему и внутреннему врагу.Заключение договора о ненападении, разработка секретных приложений к нему, подготовка планов военного выступления на запад, наконец, проектирование мировой революции, – все это были, как в сказке о Кощее, только ларец на дубе, заяц из ларца, утка из зайца, яйцо из утки. Иными словами, мероприятиями, имевшими в определенной степени самостоятельное значение, но по существу игравшими подчиненную, служебную роль по отношению к главной задаче – выживанию режима.

Как известно, в яйце находилась еще игла, на кончике которой и таилась Кощеева смерть. 22 июня кремлевский коллективный кощей решил, что кончик сломан. Являвшееся ему в большевистских кошмарах видение о смычки внешнего и внутреннего фронтов войны против коммунистического государства с каждым прошедшим днем, с каждым пройденным врагом километром все явственнее обретало реальные очертания в фактах стремительного развала армии и вполне позитивного отношения населения оккупированных территорий к приходу германских войск. Здесь и следует искать объяснение сталинской мольбе о пощаде, обращенной к Гитлеру в конце июня 1941 г. Поскольку последний факт остается для многих неизвестным, остановимся на нем подробнее.

В августе 1953 г. по требованию высшего партийного руководства знаменитый чекист П. А. Судоплатов подготовил пояснительную записку о сталинском поручении, переданном ему в конце июня 1941г. через Л. П. Берия. Он должен был выйти на Гитлера через болгарского посланника в Москве И. Стаменова с неофициальным предложением о немедленном заключении мира в обмен на территориальные уступки со стороны СССР – этакого Бреста-2. В качестве уступаемых территорий назывались Украина, Прибалтика, Бессарабия, Буковина. Список оставался открытым для его пополнения по требованию германского правительства [49, ф. 3, оп. 24, д. 465, л. 204–208]. [60] Эта информация подтверждается показаниями Берия, данными им после ареста. Судоплатов выполнил поручение, однако ответа из Берлина не последовало.